Жизнь моя

Деревянные шпильки, твердый конус волос и ритуальный шелк покрывала — все это казалось слишком примитивным, но в то же время напоминало о жестких ограничениях, естественных для замужней женщины. Это сильно разозлило его. Так значит этого она хотела все время? Так значит к этому она ушла от него? А как же все ее разговоры о свободе? Где теперь была его диковатая девочка?

Но тут вечерний бриз на мгновение отвел покрывало, и под блестящим струящимся шелком он успел увидеть ее шею. Она была бледной и стройной, и очень юной. Почти детская шея. Тонкий белый стебелек, приносимый в жертву.

Его боль и злость пропали, уступив место жалости. Она была слишком юной. Слишком юной для всего этого.

…Порыв ветра трепал полы палатки. Кассий медленно открыл глаза и посмотрел в пылающее сердце жаровни. Так, в конце концов, и ответила ему богиня.

Ни разу за прошедшие годы он не вспоминал юный блеск ее шеи и разрывающую жалость, родившуюся в груди. Ни разу до того момента, пока богиня не вернула ему этот образ. Как он мог позабыть все это? Или он хотел избавиться от слишком болезненных воспоминаний?

Он взял флягу и плеснул в кубок на палец вина.

Неважно, почему он забыл. Неважно и то, что чувствовала она к нему (если чувствовала). Значение имеет только то, что он до сих пор любит ее. А если так, он должен сделать все, что в его силах, чтобы спасти ее. Неважно, какой ценой.

Поворачивая в руках кубок, он наблюдал игру света на гладкой, ровной коринфской бронзе. Затем поднес его к губам и выпил вино. Дым жаровни щипал глаза.

* * *

Тотчас, как рассвело, Акилиан появился у палатки генерала, гадая, что все это должно означать.

Фенио, этот наглый критянин, нигде не показывался, и сам генерал откинул полог палатки.

Он выглядел усталым, словно не спал вообще, а когда он направился к столу, его хромота была более заметной, чем обычно. Должно быть, его снова беспокоила рана на бедре, как часто бывало в плохую погоду.

Генерал сел и предложил Акилиану сделать то же самое.

Удивленный, Акилиан сел. Он был удивлен не тем, что ему, адъютанту, было предложено сесть, поскольку его генерал редко настаивал на соблюдении протокола, а самим фактом этого. Акилиан, не был человеком, вызывающим дружелюбие у других. Никто не испытывал теплых чувств к нему. Давным-давно он убедил себя, что ему все равно.

— Говоришь по-гречески? — резко спросил генерал.

Пораженный, Акилиан ответил утвердительно.

— Хорошо, — продолжал генерал по-гречески. Без дальнейших предисловий он спокойно изложил план спасения четырех чиновников с семьями из осады. В задачу Акилиана входило встретить эту маленькую группу в ореховой роще к северо-западу от города и доставить ее к заброшенным строениям у старой дороги к югу от Тразименского озера. На этом роль адъютанта заканчивалась. Генерал ясно дал это понять.

Закончив, генерал щелкнул пальцами, и раб (не Фенио, отметил пораженный Акилиан) принес хлеб с оливками и кувшин горячей воды для вина. Затем он отпустил раба, спокойно разлил вино в два кубка, поставил один перед Акилианом и предложил самому добавить себе воды.

Акилиан сидел разинув рот, опустив руки между колен. Аналитическая часть его ума не могла ничего возразить против блестящего плана, предложенного генералом. В нем были вся смелость и хитрость, заставлявшие его восхищаться этим человеком. Но цель! Генерал лишился рассудка? От бессонной ночи воспалился мозг? Или виновато то таинственное письмо, доставленное вчера утром?

И все же генерал не выглядел расстроенным. Наоборот, несмотря на следы усталости, его лицо было удивительно ясным.

Очевидно, это нельзя было сказать о нем самом.

— Марк, — сказал генерал, кривя губы, — ты выглядишь крайне смущенным. В приказе есть что-то, чего ты не понимаешь?

Акилиан смешался.

— Гм… нет, генерал.

— Хорошо.

— Но…

— Да?

— Но… но, генерал! Твой приказ… Что ты планируешь сделать… это… это…

— Нарушение того, для чего мы здесь. Да, я это знаю. — Спокойные серые глаза встретились с его глазами. — Вопрос в том, выполнишь ли ты мой приказ?

Возникла пауза. Акилиан опустил плечи.

— Я принимаю твой приказ, генерал. Здесь ничего не изменилось. Конечно, я выполню его.

— Хорошо.

Генерал встал и потер руки. Насколько Акилиан мог понять, разговор был окончен, но он не двинулся.

Генерал кинул на него взгляд.

— Что-то еще?

Он покусал губу, не зная, как начать.

— Я… я считаю своим долгом… указать… Не как солдат своему генералу, но как мужчина — мужчине: это невозможно будет сохранить в тайне. Я не имею в виду, что сам расскажу об этом, потому что я этого не сделаю, но… рано или поздно это выйдет наружу. Так должно случиться.

— Я уверен, что ты прав, — согласился генерал. — Мы можем лишь надеяться, что это случится позже, а не раньше.

— Но… ты разве не понимаешь, генерал, это будет… это будет иметь последствия…

— Разумеется, — четко ответил генерал. — Я это предвидел.

Он взял письмо, которое лежало у кубка с финиками, и передал его Акилиану. Письмо было с личной печатью генерала.