Жизнь моя

«Мы сидели у дома в теплых лучах весеннего солнца, — писал Плавт, позволяя себе редкий налет лиризма, — и Кассий повернул бритву в своих пальцах так, что на ней блеснул свет. Он сказал: „Когда я умру, я хочу, чтобы ты совершил возлияние богине. Это необходимо и для меня, и для Ликарис — для нас обоих, чтобы наши души соединились после смерти. Это важно, друг мой. Я должен быть уверен, что ты это сделаешь“ Это сильно меня взволновало. „Но как я смогу это сделать? — спросил я. — Ведь ты никогда не называл мне ее истинного имени! Ты должен сказать мне его, иначе богиня не услышит взывающего к ней“ Кассий слабо улыбнулся. „Вот в чем проблема. Но, боюсь, это невозможно“ Задумавшись, он подошел к краю террасы и помедлил, любуясь своим любимым деревом дикой груши, которое как раз начинало расцветать. Потом обернулся ко мне и сказал: „Все, что я могу, это оставить тебе загадку. Только она сможет подсказать ее имя, когда и она уйдет“. Он поднес к губам свой великолепный новый кубок и продолжил: „Истина в кубке. — Потом снова улыбнулся: — Пожалуй, это не очень понятно. Но если богине будет угодно, то ты или кто-то еще, кто придет после тебя, решите ее, я полагаю“».

Антония снова опустилась на стул и взглянула на открытку на холодильнике. Разумеется, Кассий должен был знать, что у бедного старого Плавта — к тому времени восьмидесятилетнего — было мало шансов пережить Ликарис и отгадать загадку. Значит, он должен был расчитывать на педантизм старика, как юриста, в записи его точных слов, давая, таким образом, шанс потомству.

— Потому что ты хотел, чтобы кто-нибудь ее разгадал, — сказала она открытке. — Ведь так? — «Это важно… Я должен быть уверен, что ты это сделаешь». Тебе необходимо было знать, что кто-нибудь когда-нибудь откроет правду и совершит возлияние, соединив ваши души. Это буду я, да, Кассий? Ты поможешь мне, чтобы я помогла тебе?

Мраморные глаза спокойно взирали на нее, ничего не отвечая.

«Истина в кубке» — или, может быть, на кубке? Если бы только у меня была эта чертова вещь, я смогла бы разобраться.

Она напрягла память, чтобы представить кантарос. Она видела его в мастерской, в тот день, перед трагедией.

Патрик касался стола своими длинными коричневыми пальцами и переводил взгляд с нее на кубок. «Ты нашла что-нибудь внутри?» Она покачала головой. «Только песок. Слишком много для „Истины в кубке“».

Он вопрошающе взглянул на нее. «Загадка Кассия, — пояснила она. — По крайней мере, я думаю, это то, что имеется в виду».

Она вскочила, опрокинув стул. От ясности памяти перехватывало дыхание.

Это не имеет отношения к Патрику, сказала она себе. Он просто попался по пути. Хлопни дверью. Закрой глаза. Вернись к кубку.

Кубок…

Как пылал он в пыльном луче! Как рубин или свежая кровь. Как прекрасен был Пегас, радостно несущийся навстречу Беллерофонту!

Казалось вполне естественным, что Пегас фигурировал на кубке поэта, ведь для римлян он был мощным символом вдохновения. Но крылатый конь был также посвящен Луне, что давало ему связь с Серсом.

— Конский источник, — пробормотала она.

Могло ли иметь значение то, где был найден кубок? Могло ли это дать какую-либо подсказку о Ликарис?

Серс был древним святилищем некой лунной богини — возможно, Кибелы или Великой Матери, возможно — гибридом их обеих. А Кибела была любимым божеством Кассия — богиней, которой он доверил соединить его дух с духом Ликарис. Была ли Ликарис жрицей Кибелы? Или тоже поклонялась богине, и он встретил ее на одной из церемоний, посвященных богине?

Но это были только предположения. В «Стихотворениях» не содержалось ничего, что подтверждало бы их.

А если, внезапно подумалось ей, если все время ты находилась на ложном пути и ключом к загадке является Пегас? Может быть, истина в изображении на кубке?

Она перебрала все, что могла вспомнить о Пегасе.