Жизнь Микеланджело

Несколько дней спустя Юлий вызвал его: «Я приказываю тебе сделать мое изображение; речь идет о колоссальной статуе из бронзы, которую ты разместишь на портале собора Св. Петрония». При этом папа предоставил в его распоряжение сумму в тысячу дукатов.

Поскольку Микеланджело завершил глиняную модель до отъезда папы, этот правитель зашел в его мастерскую. Правая рука статуи была протянута в благословляющем жесте. Микеланджело спросил папу, что следует вложить в левую руку, – может быть, книгу… «Книгу! Книгу! – воскликнул Юлий II. – Не книгу, а меч, черт возьми! Мне нет дела до всяких писаний».

А по поводу очень решительного движения правой руки он, шутя, добавил: «Скажи-ка, твоя статуя благословляет или же проклинает?» «Она грозит отлучением болонцам, если те будут неблагоразумны», – ответил художник.

Микеланджело затратил на эту статую, в три раза превышающую натуральную величину, шестнадцать месяцев (1508 г.); но народ, которому она грозила, оказался неблагоразумным, поскольку, изгнав сторонников папы, дерзнул уничтожить статую (1511 г.). Лишь голова ее избежала народной ярости; ее показывали еще век спустя. Она весила шестьсот фунтов. Памятник обошелся в пять тысяч золотых дукатов[15].

Гравюра с портретом Микеланджело, помещенная в книге его биографа Асканио Кондиви. 1553 г.

Интрига и единственное в своем роде несчастье

Едва Буонарроти окончил статую, как к нему явился гонец с приглашением ехать в Рим. Браманте не сумел отвести удар: он натолкнулся на непреклонное желание Юлия II воспользоваться услугами этого великого человека – правда, теперь уже не для создания гробницы. Партия Браманте призвала ко двору его родственника, Рафаэля, которого придворные противопоставляли Микеланджело. У них было достаточно свободы действий, пока Микеланджело находился в Болонье. Они внушили папе, человеку умному и твердому, странную мысль: приказать великому скульптору расписать свод капеллы Сикста IV в Ватикане.

Это был идеальный расчет: либо Микеланджело отказывается и в таком случае навсегда лишается покровительства вспыльчивого Юлия II, либо принимается за грандиозные фрески и неизбежно оказывается ниже Рафаэля. Этот великий художник работал тогда над знаменитыми ватиканскими станцами в нескольких шагах от Сикстинской капеллы.

Никогда еще ловушка не была расставлена столь искусно. Микеланджело решил, что он пропал. Изменить природу своего таланта в середине пути, приняться за фрески, не зная даже приемов этого искусства, и расписать грандиозный свод так, чтобы фигуры были различимы снизу! Он настолько растерялся, что даже не мог что-либо возразить на подобное безрассудство. Как доказать то, что и так очевидно?

Он попытался объяснить его святейшеству, что никогда не создавал сколько-нибудь значимого живописного произведения, что эта работа, без сомнения, должна быть поручена Рафаэлю; но в конце концов он понял, в какое положение попал.

Полный ярости и ненависти к людям, он принялся за работу, пригласил из Флоренции лучших специалистов по фрескам (Якопо ди Сандро, Аньоло ди Доннино, Индако, Буджардини, своего друга Граначчи, Аристотеля де Сангалло – см. Вазари, Х, 77), чтобы те работали рядом с ним. Внимательно изучив технику, он соскоблил все, что было ими сделано, оплатил работу, один закрылся в капелле и больше их не видел. Художники, оставшись очень недовольными, уехали обратно во Флоренцию.

Он сам подготавливал штукатурку, смешивал краски и занимался всею рутинною работой, которой пренебрегают самые заурядные живописцы.

В довершение всего, едва он окончил работу над «Потопом», одним из главных сюжетов, как увидел, что его труд покрывается плесенью и разрушается. Он бросил все и решил, что освободился. Он пришел к папе и объяснил ему, что случилось, добавив: «Я же говорил Вашему Святейшеству, что это не мой род искусства. Если вы не верите моим словам, прикажите провести расследование» (Кондиви, 28). Папа отправил архитектора Сангалло, который объяснил Микеланджело, что он добавляет слишком много воды в известку для штукатурки, и тот должен был снова взяться за работу.

В таком душевном состоянии он один в течение двадцати месяцев закончил свод Сикстинской капеллы; ему тогда было тридцать семь лет.

Уникальный случай в истории человеческого духа: художника в расцвете его творческих сил заставляют оставить тот вид искусства, которому он посвятил себя целиком, обратиться к другой области искусства, да еще поручают ему в качестве первого опыта выполнение столь трудной и грандиозной по размерам работы, какую только можно себе представить, а он решает эту задачу в столь короткий срок, не подражая никому, в своей уникальной манере, становясь тем самым на первое место в том искусстве, которое отнюдь не выбирал!