Жизнь Микеланджело

Вынужденный лицемерить, угождать ненавистному Валори, прославлять ничем не примечательного Лоренцо, герцога Урбинского, Микеланджело еле сдерживал душившие его стыд и боль. Только в работе находит он забвенье и вкладывает в нее всю свою неистовую жажду небытия.[189] Не статую Медичи изваял он, а свое отчаяние! Когда ему указывали на отсутствие портретного сходства его скульптур с Джулиано и Лоренцо Медичи, он высокомерно отвечал: «Кто это заметит через десять веков?» Один олицетворяет у него Действие, другой – Мысль, а дополняющие общий замысел аллегории цоколя – «День» и «Ночь», «Заря» и «Вечер» – говорят о тягостном бремени жизни и презрении к окружающему миру. Эти бессмертные символы человеческой скорби были завершены в 1531 г.[190] Но и тут судьба насмеялась над Микеланджело: никто из современников не понял его творений. Джованни Строцци, увидев устрашающую «Ночь», слагает ей concetti:[191]

Руками ангела высечен в этой скале образ «Ночи», что ты видишь сладко спящей. Но если спит она, то, значит, и живет. Не веришь – разбуди ее, и она заговорит с тобою.

Микеланджело ответил:

Отрадно спать, отрадно камнем быть.
О, в этот век преступный и постыдный
Не жить, не чувствовать – удел завидный!
Прошу, молчи, не смей меня будить.

Саго m' è 'I sonno et piu I esser di sasso,
Mentre che 1 danno et la vergogna dura.
Non veder, non sentir m'è gran venture;
Pero non mi des tar, dehf parla basso.[192]

«На небесах спят, должно быть, – восклицает он в другом стихотворении, – иначе разве мог бы один захватить то, что было достоянием стольких людей!»

И порабощенная Флоренция отвечает на эти жалобы:[193]

Пусть сомнения не смущают ваших святых дум. Тот, кто полагает, что отнял меня у вас, не смеет наслаждаться плодами своего злодеяния, – слишком велик его страх. Страдание, исполненное надежд, сулит любящим больше счастья, нежели то наслаждение блаженством, от которого угасают желания.[194]

Нужно представить себе, чем было для мыслящих людей того времени разграбление Рима и падение Флоренции, – ужасающим банкротством разума, полным крушением. Многие так и не оправились от этого удара.

Себастьяно дель Пьомбо впадает в скептицизм и эпикурейство.

«Теперь пусть хоть все рухнет, я не стану жалеть, мир мне кажется достойным только смеха… нет, я уже не тот Бастьяно, каким был до разгрома, – до сих пор не могу опомниться».[195]

Микеланджело думал покончить с собой:

Если может быть оправдание самоубийству, то лишить себя жизни вправе тот, кто, горячо веруя, живет в жалком рабстве.[196]

Микеланджело страдал душой и телом. В июне 1531 г. он заболевает. Климент VII тщетно старается успокоить его. Через своего секретаря и через Себастьяно дель Пьомбо он велит ему не переутомляться, соблюдать меру, работать не спеша, гулять, не превращать себя в поденщика.[197] Осенью 1531 г. друзья Микеланджело стали даже опасаться за его жизнь. Один из них писал Валори: «Микеланджело изнурен и сильно отощал. Я беседовал о его состоянии с Буджардини и Антонио Мини, и мы все того мнения, что, если о нем не позаботиться тотчас же, он долго не протянет. Он слишком много работает, мало и дурно питается, а спит и того меньше. Еще с прошлого года он страдает от болей в голове и в сердце»?.[198] Климент VII и в самом деле не замедлил позаботиться о художнике: по письменному распоряжению папы от 21 ноября 1531 г. Микеланджело запрещалось под страхом отлучения от церкви работать над чем бы то ни было, кроме памятника Юлия II и гробниц Медичи,[199] чтобы сберечь здоровье «и еще долгие годы прославлять Рим, свой род и себя самого».