Жизнь Марии Медичи

— Нет, с ним все будет хорошо, мадам. Но вот кардинал де Ришелье…

— Что кардинал де Ришелье? — встрепенулась Мария Медичи.

Астролог глубоко вздохнул:

— Луна в доме Близнецов, Венера противостоит…

— Нет, так подробно не надо. Скажи лишь, что ждет этот позор Францию.

— Он скоро умрет.

— Он умрет! — радостно воскликнула Мария Медичи. — Это ничтожество умрет! O, Масали, если это произойдет, можешь просить у меня любые награды! Он умрет! Умрет…

Королева-мать, совершенно опустошенная, упала в кресло.

— А теперь оставь меня, Масали. Я так устала, и мне нужен отдых…

Конечно же, желавший угодить своей королеве астролог не мог знать, что ревнивая и словно по инерции стремившаяся к власти Марии Медичи, как только пересекла границу и оказалась на испанской территории, перестала представлять реальную угрозу для короля, который теперь мог спокойно сосредоточиться на нейтрализации Гастона Орлеанского, находившегося в Лотарингии. Не мог знать астролог и о том, что с политической карьерой Гастона также уже все было покончено. В безопасной Лотарингии он женится на Маргарите Лотарингской, сестре местного герцога Карла IV, и умрет в феврале 1660 года, в возрасте 51 года, когда во Франции уже вовсю будет править сын Людовика XIII и Анны Австрийской.

* * *

А пока же Гастон приехал к Марии Медичи в Брюссель. Местных правителей, давших им приют, очень сильно раздражали бесконечные ссоры и жалобы среди тех, кто, оказавшись в изгнании, присоединился к Марии Медичи и ее сыну. Старая королева занялась сочинением писем, изобилующих перечислением нанесенных ей обид и оскорблений, которые она адресовала Людовику, разным своим родственникам и всем посольствам в Европе. Немало грязи в этих письмах было вылито на голову кардинала де Ришелье, да и ее старшему сыну тоже досталось. Таким способом ей удалось в какой-то мере утолить жажду мести, но она уже не могла влиять на политику стран континента. Из Франции ее изгнали, а посему с ней уже никто особо не считался. Кардинал, обычно такой ловкий по части охраны заключенных в тюрьмах, сознательно пренебрег охраной королевы-матери. Она уже не представляла для него никакой серьезной угрозы. И та лишь сыграла ему на руку, сбежав из Компьеня, чтобы влачить дни в провинциальном Брюсселе в качестве содержанки испанского правительства.

Оказавшись в столь унылых обстоятельствах рядом с матерью, не перестававшей рыдать и кипятиться, жалуясь на судьбу, Гастон быстро зачах. Он с вздохами стал вспоминать блеск своей жизни при французском дворе, свои схватки с кардиналом (ему они, в общем-то, легко сходили с рук), а также помпезность и роскошь положения наследника престола. Ему недоставало денег, и не было никакой надежды на то, что его любящая мать сможет удовлетворить его нужды из своей скудной казны. К тому же она уже серьезно действовала ему на нервы. Полный раздражения, Гастон пришел к выводу, что его бедственное положение — целиком и полностью вина матери.

Он не изменил старшему брату-королю, а всего лишь был введен в заблуждение. Именно в таком духе он послал письмо Людовику, прося у него прощения и разрешения вернуться домой.

Если Мария Медичи стала в изгнании фигурой из прошлого, то наследник престола был для кардинала де Ришелье предметом постоянной тревоги. Если бы Людовик вдруг умер, Гастона тотчас же призвали бы во Францию принять корону. Герцог Орлеанский всегда оказывался в центре любых беспорядков. Такие люди нуждаются в постоянном контроле, а посему здравый смысл подсказал кардиналу, что безопаснее держать Гастона в Париже вне влияния матери и ее друзей, там, где Ришелье и король своей властью могли полностью изолировать его от политических интриг.

В результате Гастон получил огромную сумму — в полмиллиона ливров — для уплаты долгов и заверения, что он прощен и его ждут при дворе брата. В сентябре Гастон сбежал из Брюсселя, даже не попрощавшись с матерью, и поспешил в Сен-Жермен, где буквально бросился к ногам Людовика. С огромным чувством облегчения он без малейших угрызений совести признал свои ошибки и согласился с тем, что отныне будет преданным другом кардинала, предав дело матери так же бессердечно, как и друзей по недавнему восстанию.

Анна Австрийская при встрече назвала Гастона предателем и, повернувшись к нему спиной, гордо удалилась.

* * *

Между тем католическая Франция вдруг стала активным союзником протестантской Швеции и немецких государств, которые восстали против габсбургского императора Фердинанда. Таким образом, политика Франции окончательно вошла в конфликт с интересами Испании. В течение двух лет король Швеции Густав-Адольф показал себя величайшим полководцем в Европе, а император Фердинанд потерпел серию таких жестоких поражений, что война гремела уже на границах Эльзаса.

И, несмотря на то что Густав-Адольф погиб в битве при Лютцене в ноябре 1632 года, требовалось немедленное вмешательство испанских Габсбургов, чтобы спасти Священную Римскую империю от распада.