Жизнь Магомета

Таков наш взгляд на Магомета и на его жизнь в течение первой половины его деятельности, когда он терпел преследования и всякие невзгоды в Мекке. Но резкая перемена, как мы показали в предыдущих главах, произошла в нем после бегства в Медину, когда вместо убежища и защиты, которых он только и искал и на которые и мог только рассчитывать, он встретил неожиданно почитание, подобающее пророку, слепое повиновение как властелину и очутился во главе могущественной, всевозрастающей и воинственной толпы последователей. С этого момента мирские страсти и мирские цели слишком часто являются побудительными причинами его деятельности вместо того мечтательного энтузиазма, который, хотя и ложный, придавал, однако, теплоту набожности его более ранней деятельности. Старое учение о долготерпении, о прощении и страдании внезапно отбрасывается в сторону. Он становится мстителен к тем, которые гнали его, и проявляет жажду честолюбия и власти. Его учение, наставления и поведение носят на себе следы противоречий, и весь строй его деятельности отличается непоследовательностью и неустойчивостью. Начиная с этого времени его откровения так преднамеренны и так часто приноровлены к известным обстоятельствам, что мы невольно начинаем сомневаться в его искренности, а равно и в том, что он сам мог оставаться при прежнем заблуждении относительно их. Но нужно, однако, помнить, что записанные откровения, как мы показали, могли не всегда быть точны. То, что он высказывал от себя, могло часто передаваться как воля Бога. Нередко также он мог принимать свои личные желания за Божественные внушения и, считая себя посланным распространять истинную веру, мог, как мы уже выше говорили, принимать все направленное к этой цели за продолжающиеся Божественные внушения.

Мы отнюдь не считаем Магомета грубым и нечестивым обманщиком, каким многие рисуют его; но точно так же мы не можем признать справедливость мнения, в силу которого приписывают ему широкие замыслы и глубоко обдуманные планы всеобщего завоевания. Он, бесспорно, был человек гениальный, обладавший сильной творческой фантазией, но нам кажется, что он в значительной степени действовал под влиянием минутных порывов и очень сильно подчинялся обстоятельствам. Его планы возникали по мере его успехов, а не наоборот: не успехи его являлись результатом его планов. Ему было сорок лет, когда он впервые возвестил свое учение. Затем он медлил год за годом, не проповедуя его никому, кроме членов своей семьи. Когда он бежал из Мекки, прошло уже тринадцать лет со времени возвещения его миссии, и из богатого купца он превратился в разоренного изгнанника. Явившись в Медину, он и не мечтал об ожидавшей его мирской власти, а единственно желал только построить скромную мечеть, где мог бы проповедовать, и надеялся, что ему безнаказанно позволят это делать. Когда власть внезапно очутилась в его руках, он некоторое время пользовался ею для жалких набегов и местных раздоров. Его военные планы разрастались вместе с увеличением его средств, но их отнюдь нельзя считать искусными, а часто даже и успешными. Они не отличаются ни смелостью замысла, ни определенностью исполнения, но часто изменяются сообразно с мнениями воинственных вождей, приближенных к нему, а иногда даже и с внушениями людей ограниченных, нередко ложно направлявших его. Если бы он действительно с самого начала лелеял мысль соединить все разрозненные и враждующие племена Аравии в одну нацию с помощью «братства веры» с целью выполнения плана внешнего завоевания, он был бы одним из первых военных гениев; но мысль о широких завоеваниях, по-видимому, возникла у него впоследствии как результат его успеха. С того момента как он возвестил «религию меча» и вызвал в хищных арабах страсть к внешним грабежам, с этого момента он ринулся на путь завоеваний, который с непреодолимой стремительностью увлекал его все дальше и дальше. Фанатическое рвение, внушенное им своим последователям, значительно больше содействовало успеху, чем его военные знания; вера в его учение о предопределении вызывала победы вопреки всевозможным военным расчетам. При его первых нерешительных шагах в роли пророка он встретил поддержку в искусных советах своего ученого оракула Бараки, а в деле завоеваний он имел при себе Омара, Халида и других пылких воинов, которые толкали его и помогали ему направлять грозную силу, пробужденную им к деятельности. И однако же при всей их помощи ему приходилось иногда ссылаться на свою сверхъестественную силу пророка и при этом, может быть, прибегать и к обману, оправдывая себя тем, что этим средством достигается благочестивая цель.