Жизнь Людовика XIV

Мазарини знал толк в любви, как и в политике, и понимал, что ничто так не исцеляет от платонической любви, как действительное наслаждение. Чтобы совершенно искоренить в душе короля воспоминания о прекрасной затворнице, надо было найти «развлечение». Выбор пал на одну садовницу. Откуда она взялась, как ее звали, сегодня никто не знает, а из тогдашних писателей один Сен-Симон пишет об этой истории, которая не обошлась без последствий. Садовница забеременела и родила дочь, но по причине низкого происхождения матери ее оставили в неизвестности, а когда ей исполнилось 18 лет выдали замуж за дворянина из окрестностей Версаля по имени Лаке, которому камердинер короля Бонтан сообщил о происхождении его будущей жены. Лаке согласился с радостью, надеясь, что союз со старшей дочерью Луи XIV принесет успех, но ошибся и дошел лишь

До чина капитана кавалерии, и то по протекции герцога Вандома. Что касается дочери Луи XIV, то она, к несчастью, знала тайну своего рождения; она была высокого роста и хорошо сложена, очень походя на короля, каковое сходство было причиной запрещения выходить из своей деревни, в которой она и умерла в возрасте 36 лет, завидуя своим законным трем сестрам. У нее были дети, подобно ей угасшие в неизвестности.

Мазарини не ошибся, это развлечение совершенно исцелило короля от любви к м-ль д’Аржанкур и он зажил по-прежнему, предаваясь удовольствиям и не обращая особенного внимания на Марию Манчини, о которой нельзя сказать того же. Вид молодого, прекрасного короля возбуждал в ней чувство, на почтение мало походившее, «ибо, — как говорила о ней ее сестра, если верить запискам Сен-Реаля, — ее не страшило величие короля, и как она ни была в него влюблена, она всегда очень свободно с ним разговаривала, а однажды во время прогулки, заметив вдали одного придворного, имевшего некоторое сходство с королем, она подбежала и сказала: „Ах, это вы, мой бедный государь!“ — Придворный обернулся, приведя Марию в смущение».

Чувство это, которое поощрял Мазарини, вскоре сделалось всем известным, в том числе королю. Поначалу он, казалось, посмеивался, но мало-помалу начал обращать взор на ту, которой внушил любовь — кому, в конце концов, не приятно быть любимым! На первых порах Луи XIV был только признателен Марии за чувство, которое она обнаружила так явно, но, сблизившись с ней, заметил, что если природа не расщедрилась на физическую красоту, то наградила красивой душой. Вообще, Мария Манчини была прелестна, мило разговаривала и, казалось, любила короля всем сердцем.

Одновременно кардинал деятельно занимался тем, что должно было поразить эту любовь его племянницы — подготовкой бракосочетания короля. Королю представлялись многие партии, и во-первых, принцесса де Монпансье, которую по молодости ее сестер, родившихся от второго брака ее отца, называли la grande mademoiselle. Выйти замуж за короля было самым большим желанием принцессы, и войну она вела с единственной целью — заставить короля на ней жениться, а во время владычества в Орлеане, когда Анна Австрийская послала просить о позволении проехать через город, принцесса прямо сказала Лапорту:

— Пусть назначат мне короля супругом и я сдам Орлеан!

Лапорт передал это королеве и та расхохоталась:

— Хорошо! Тогда вместо того, чтобы проехать через этот город, мы проедем мимо! Король не по ее носу, хотя он у нее и очень длинный!

Ответ был груб и решителен, и с этого времени о принцессе, как о невесте короля, не говорилось, но когда Гастон снова вошел в милость при дворе, речь зашла о второй его дочери. Об этом союзе говорили, впрочем, только те, кто очень его желал, а кардинал не состоял в их числе и, не имея повода рассчитывать на дружбу с герцогом Орлеанским, не желал возрождать умирающее значение человека, который так часто был его противником. При дворе жила также английская принцесса Генриетта, когда-то маленькая девочка, с которой король не хотел танцевать, а теперь весьма привлекательная. Родившись на ступенях трона, она стала свидетельницей превращения этого трона в эшафот и жила теперь в изгнании, без денег, без власти, поскольку Кромвель господствовал в Англии. Итак, о Генриетте также не стоило думать.

С другой стороны, от Коменжа, бывшего посланником в Лиссабоне, пришло извещение, что заневестилась принцесса Португальская, что ее мать очень желает видеть ее королевой Франции и предлагает Коменжу большие деньги, если он сумеет склонить на это Мазарини. Коменж прислал портрет принцессы, но при дворе распространилось мнение, что портрет много лучше оригинала и короля может постигнуть разочарование.