Жизнь Людовика XIV

Чтение этой записки произвело, очевидно, большой эффект, а смертельная борьба между Мазарини и Гонди стала единственным исходом. Оскорбленный обвинением, коадъютор явился в парламент и заявил свое мнение.

— Милостивые государи! — восклицал он. — Если бы уважение, питаемое мной к тем, кто излагает такие мнения, не удерживало меня, то я бы возмутился, почему вы не уничтожили эту оскорбительную бумагу, которая была только что прочитана в нарушение всех норм этого собрания! Я думаю, что они считали этот пасквиль, который есть ничто иное, как выражение гнева кардинала Мазарини, недостойным ни их, ни меня! Они не обманулись, господа! Я отвечу словами одного древнего писателя: «В самые трудные для республики времена я не убежал из города, во времена счастливые я ничего для себя не требовал, в отчаянные я ничего не боялся!» Прошу у вас извинения, что этим я несколько удалился от предмета нашего разговора, и возвращаюсь к нему. Мое мнение, милостивые государи, заключается в том, что нужно упросить короля немедленно послать приказ об освобождении принцев, равным образом опубликовать декларацию об их невиновности и удалить от особы короля кардинала Мазарини. Я также думаю, что мы сегодня должны принять решение собраться в понедельник, чтобы рассмотреть ответ, который королеве заблагорассудится дать направленным к ней депутатам. — Речь коадъютора была принята с воодушевлением, предложение одобрено и принято единогласно.

Между тем, королева послала Бриенна сказать герцогу Орлеанскому, что желает с ним говорить, но тот, будучи под властью коадъютора, отвечал, что готов быть с ней в прежних отношениях только если принцы будут освобождены и если она удалит от себя кардинала. Гроза шла со всех сторон — от королевской фамилии, от дворянства, от народа, однако королева не устрашилась и отвечала, что охотно выпустит принцев из тюрьмы, но предварительно нужно принять меры для безопасности государства; что же касается Мазарини, то она намерена оставить его в своем Совете до тех пор, пока его служба будет полезной для короля, а парламенту нет дела до того, кого она выбирает себе в министры.

В этот же день герцог Орлеанский отправился в Пале Рояль, несмотря на советы друзей, которые опасались чего-нибудь плохого. Гастон, чувствуя себя в это время как-то особенно храбрым, не захотел слушать советы и в первый раз решился явиться лицом к лицу со своими политическими противниками.

Увидев принца, Мазарини подбежал к нему и начал оправдываться, но принялся за дело худо, поскольку напал на де Бофора и коадъютора, которые были тогда советниками принца, и на парламент, в котором заключалась вся его сила. Кардинал сравнил герцога де Бофора с Кромвелем, коадъютора — с Ферфаксом, парламент — с палатой лордов, приговорившей к смерти Карла I, но герцог Орлеанский перебил его, заявив, что поскольку де Бофор и коадъютор его друзья, то он не позволит говорить о них плохо, а на парламент всегда надобно смотреть как на высшее государственное учреждение, что принцам всегда было хорошо, когда они слушались его рекомендаций и не сопротивлялись его власти. С этими словами герцог вышел из Пале Рояля.

На другой день он послал за маршалом Вильруа, государственным секретарем Летелье и приказал им передать королеве, что крайне недоволен кардиналом, что кардинал вчера дерзко говорил с ним, что он требует за это удовлетворения и настаивает на его удалении, в противном случае он, герцог Орлеанский, не займет в Совете свое место до тех пор, пока кардинал не перестанет быть его членом; сверх того Гастон приказал маршалу заботиться о безопасности короля, указав на то, что маршал подчиняется только ему — генералу-наместнику королевства; государственный секретарь получил приказание не отправлять никаких бумаг без ведома принца, а надзиратели городских кварталов — приказ иметь ради службы королю оружие в готовности и не исполнять ничьих приказаний, кроме как от него.

На другой день коадъютор явился в парламент: от имени герцога Орлеанского. Он известил о происходившем вчера в Пале Рояле, сообщил о том, что кардинал был дерзким перед особой его королевского высочества, привел смелые сравнения Бофора с Кромвелем, коадъютора с Ферфаксом, парламента с палатой английских лордов. Парламент взволновался, прозвучали предложения самых строгих мер. Советник Кулон предложил послать депутацию к королеве с требованием немедленного удаления кардинала; президент Виоль предложил вызвать кардинала в парламент и заставить его объясниться; прозвучали даже требования ареста Мазарини, но не решили ничего, так как хотели решить сразу все, и при возгласах «Да здравствует король!» и «Долой Мазарини!» собрание стало расходиться.