Жизнь, которая не стала моей

Я сняла с шеи цепочку, на которой висел серебряный доллар, столько лет служивший мне утешением. Утешением – но и бременем. Сейчас, сняв его, я почти с удивлением поняла, что это всего лишь монета, ничем не отличающаяся от собранных Ханной. Двенадцать лет я цеплялась за прощальный подарок Патрика, но на самом деле он имел в виду совсем другой подарок: Ханну, дороже серебра и навсегда.

И более того: он оставил мне все необходимое, чтобы я могла построить себе счастливую жизнь. Мне давно следовало это понять. Патрик ободрял меня и советовал идти за своей мечтой – и я стала музыкальным терапевтом и помогаю детям. Он любил меня и научил – пусть я на какое-то время и забыла урок, – что каждый имеет право любить и быть любимым. Он учил меня искать в жизни дары и от всего сердца благодарить за чудеса. Даже в его смерти был для меня еще один дар: понять, как драгоценна жизнь.

– Больше ни минуты зря не потрачу, – пообещала я вслух, глядя на серебряную монету в своей руке. Я осторожно выдернула цепочку и сдвинула монету в сторону. Прохладная, блестящая, но сама по себе ничуть не волшебная. Это вовсе не частица Патрика. Патрик в моем сердце, в моей дочери, в каждом моменте моей жизни. Теперь, когда я это поняла, с монетой пора расстаться.

Передавай удачу дальше, всегда требовал Патрик. Пусть кто-то еще загадает желание. Я словно слышала его глубокий, подбадривающий голос. Сжала доллар в руке. Посмотрела на Помону, на пять бассейнов, изливавшихся каскадом в самый большой нижний бассейн. Где-то я читала, что скульптор, Карл Биттер, погиб в аварии, не закончив эту работу, кто-то доделал за него фонтан. Так и Патрик: всю жизнь мне предстоит завершать его дела, то прекрасное, что он начал, но не сумел довести до конца. Это счастье, подумала я, строить жизнь – свою и Ханны – так, чтобы воздать должное памяти Патрика. Но и свой штрих я в эту жизнь внесу.

Я в последний раз посмотрела на свой талисман, поцеловала его и закрыла глаза. Глубоко вздохнула и бросила его в фонтан. Легкий всплеск порадовал меня: угодила точно в воду. И я пошла домой, так и не взглянув, куда попала монета: мне она больше не принадлежит, пусть уходит к тому, кому понадобится удача.

Я шагала домой, избавившись от груза весом всего в восемь граммов, но словно огромная тяжесть свалилась с плеч. Впервые за двенадцать лет я не смотрела вспять, в прошлое, я глядела в будущее и знала: оно прекрасно.

* * *

Дома, в постели, я еще раз подумала о том, как все сложилось с Ханной. Она очень похожа на девочку из моих снов, и многое я знала о ней заранее, но теперь я наслаждаюсь каждой новой подробностью. Ее музыкальным смехом. Привычкой красить ногти больших пальцев не в тот цвет, в какой все остальные. Недавно она влюбилась в одноклассника, Эдди Колтона. Терпеть не может грибы, а вот горошек – только подавай. И ямочка на правой щеке – в точности как у меня. И она в самом деле любит оладьи с арахисовой пастой, черникой и медом.

– Обожаю! – воскликнула она, когда я впервые поставила перед ней это блюдо. – Как ты узнала?

Не перечислить всего, что я люблю в ней. Сто вещей и еще тысячу, как говорил мне Патрик. А ведь я только начинаю ее узнавать. С этой мыслью, улыбаясь, я заснула.

Я проснулась снова в лимонном свете моих снов. Рядом крепко спал Патрик, и с минуту я просто смотрела на него.

Сон не такой яркий, как прежние. Видимо, я теряю способность проникать в этот мир. Может быть, это Патрик указал мне путь к Ханне, или сам Бог вмешался – так или иначе, эта жизнь больше не для меня. То, что было у нас с Патриком, не может повториться, и в моей жизни навсегда останется пустота на том месте, которое занимал Патрик, но теперь у меня есть Ханна – и Эндрю. Мне пора двигаться дальше, становиться лучше, становиться собой. Это мой долг перед мужем, который не дожил и до тридцати.

Я обхватила Патрика обеими руками, вдыхая знакомый запах – в последний, я понимала, раз. И я заплакала – тогда он пошевелился, повернулся на бок, прижался ко мне, лицо совсем близко, глаза в глаза.

– Кэтили? – спросил он с тревогой. – Все хорошо?

– Да, – ответила я, ведь теперь у меня и правда все хорошо. – Ты в самом деле тут? – спросила я, дотрагиваясь до его лица, сознавая, что этим вопросом сама себя изгоняю из сна. Комната чуть потускнела, но под пальцами я ощущала, как колется утренняя щетина, и тело его было теплым. Я бы хотела остаться с ним здесь, навсегда, – но это желание было уже не столь сильным, как прежде. Вот и хорошо.

– Я всегда тут, Кейт, – ответил он. Наверное, так и есть, подумала я. Тот, кто в моем сердце, никуда от меня не уйдет. – Где ж мне еще быть.

– Может быть, на небе, – тихо сказала я, следя за тем, как расплываются края комнаты. – Или ты счастлив в мире-который-мог-быть, где-то по ту сторону радуги.

– Что ты такое говоришь? – Он прижал меня еще сильнее и пальцем вытер мне слезы, но он сам уже расплывался, и прикосновение его рук я едва ощущала.