Жизнь Кольцова

Кольцов тихонько отошел к изгороди, облокотился на слегу. Какая-то сладкая тоска охватила его, сжала сердце, заглушила все шумы. Медленно-медленно поплыли длинные звуки. Он вздрогнул: что это? «Часы», – догадался и поглядел на колокольню. Возле нее росли сосны. Их верхушки вырисовывались на лунном небе, как узорные, резные крыши теремов. С необыкновенной ясностью прозвенела строчка стиха. Кольцов легко вздохнул и улыбнулся. Вынул из-за пазухи потрепанную тетрадку и, послюнив огрызок карандаша, принялся записывать.

6

Мишака увидел, что Кольцов стоит один.

«Вишь ты! – с обидой подумал, – Шумел: гулять будем, а сам ушел». Кольцов стоял неподвижно, спиной к хороводу и что-то вроде бы разглядывал на ладони. Вроде бы напевал что-то. «С бусорью малый!» – весело рассудил Мишака и подобрался поближе.

Кольцов в самом деле пел:

Там, где терем тот стоит,
Я люблю всегда ходить…
Ночью тихой…

Запнулся, почеркал в тетрадке.

Ночью тихой, ночью ясной,
В благовонный май прекрасный, —

продолжил вполголоса. Напев был знакомый: «Ты стой, моя роща».

– Славная песня, – похвалил Мишака – Я такой не слыхивал.

– Да я, брат, и сам ее только-только схватил, – словно прислушиваясь к чему-то, сказал Кольцов.

– Ну-ка, ну-ка, – не отставал Мишака, – далее-то, далее как?

Ах, в том тереме простом…

Несколько парней подошли к ним и, послушав немного, стали подпевать.

– А что, – разошелся Мишака, – нешто девок кликнуть?

– Верно, верно, – раздались голоса. – Домашку, Любушку… Эти – мастерицы!

Вместе с девушками приплелся и Тимоша. Мишака запел, парни подхватили. Сперва робко, затем смелее вступили девичьи голоса, и уже слова:

Ах, в том тереме простом…
Есть с раскрашенным окном
Разубранная светлица,
В ней живет душа-девица, —

пропели ладно, уверенно, и Тимоша затейливо вывел жалобный напев на простецкой своей, но такой говорливой жалейке.

– Стой! Стой! – крикнул вдруг Мишака. – Ты, Любушка, знаешь, пожалостней тут… Ну-ка, лапушка, ну-ка!

Разрывайся, грудь моя! —

залились Любушка с Мишакой, —

Буду суженым не я…

– Эх, ты! – бросил жалейку Тимоша. – Спасибо и спасибо! – низко поклонился Кольцову. – Отогрел душу, милый же ты человек!

7

Когда Алексей собрался ехать к гурту, оказалось, что Мишака пропал. Возле изгороди на выгоне стояла одна кольцовская Лыска, Мишакиного мерина не было.

«Наверно, вперед уехал», – решил Кольцов и, попрощавшись с каменскими певцами, шагом поехал по улице к реке.

Село кончилось, над лугами шевелился туман. Кривою богатырской саблей сверкнула излучина Дона. «Вот и сложили песенку», – подумалось радостно. Над головой мелькнула ночная птица. А песня? Не та же ль птица? Не схватил – пролетела навсегда. И где, в какой дальней дали искать ее?

Кобыла отфыркнулась, чуя воду.

– О-го-го-о! – закричал Кольцов, привстав на стременах.

Никто не отозвался. Он переплыл Дон, расседлал лошадь и позвал старика.

– Аиньки? – откликнулся из шалаша Пантелей.

– Приехал Мишака? – спросил Кольцов.

Старик вылез из шалаша, почесываясь, поглядел на луну.

– Ишь ты! – сказал одобрительно. – Долго гулял… А Мишаки нету, не приезжал. Да он что! Он у солдатки ночует… Он, брат, ухо-парень, Мишака-те! – с восторгом воскликнул Пантелей и захохотал.

8

Проводив сына, Василий Петрович надел новый демикотоновый, табачного цвета кафтан, пуховую поповскую шляпу, подпоясался красным кушаком и пошел к Сократу Митрофанычу Девочкину.

Знакомством и дружбой с Сократом Митрофанычем старик Кольцов очень гордился, потому что Девочкин был дворянином и служил столоначальником в гражданской палате.

Было еще рано. Девочкин сидел в халате на крыльце своего дома и кушал кофе с крендельком. Возле крыльца громадный индюк и с десяток кур подбирали крошки,

– Чай да сахар! – возгласил Василий Петрович, поднимаясь на крыльцо.

– А! – прохрипел Девочкин. – Милости просим. Кофейку не угодно ли?

– Покорнейше благодарю, – поклонился Василий Петрович. – Только от чаю. А я к вам, Сократ Митрофаныч, по дельцу-с…

Девочкин допил кофе и закурил длинную трубку.

– Тэк-с, – сделал губы колечком и дохнул дымовой струйкой. – Готов служить. Что у тебя за дело?

– Да дело-то, Сократ Митрофаныч, немножко для вас беспокойное: купчую надо выправить. Хочу Пелагею с Авдотьей продать, а как они записаны на ваше имя, то осмелюсь вас потревожить: не откажите совершить документацию.

Девочкин бывал у Кольцовых. Знал, что старик дорожил своей стряпухой, знал, что и Дуня у них росла, как своя. Поэтому он удивленно вытаращил рачьи глаза:

– Денег, что ли, нету? С векселями прижали? Так что ж ты мне ни слова? Я бы ссудил…

– Нет-с, – поджимая губы, вздохнул старик. – Дело не об деньгах, а более политичное… Скажу по совести, как на духу-с: Алексей задурил. Вбил себе в голову на Дуняшке жениться. Конечно, молодость, дурак малой, кровь играет. Только при нашем деле это баловство ни к чему-с!