Жизнь Клима Самгина (Часть 4)

- Дом - тогда дом, когда это доходный дом, - сообщил он, шлепая по стене кожаной, на меху, перчаткой. - Такие вот дома - несчастье Москвы, продолжал он, вздохнув, поскрипывая снегом, растирая его подошвой огромного валяного ботинка. - Расползлись они по всей Москве, как плесень, из-за них трамваи, тысячи извозчиков, фонарей и вообще - огромнейшие городу Москве расходы.

Голос его звучал все жалобнее, ласковей.

- Против таких вот домов хоть Наполеона приглашай.

И снова вздохнул;

- Мелкой жизнью живем, государи мои, мелкой!

- Правильно, - одобрил Дронов. Расхаживая по двору, измеряя его шагами, Семидубов продолжал:

- Англичане говорят "мой дом - моя крепость", так англичане строят из камня, оттого и характер у них твердый. А из дерева - какая же крепость? Вы, государи мои, как оцениваете это поместье?

- Тридцать пять тысяч, - быстро сказал Дронов.

- Несерьезная цена. Деньги дороже стоят.

- А ваша цена?

- Половинку тридцати.

- Смеетесь.

- Тогда - до свидания, - грустно сказал Семидубов и пошел к воротам. Дронов сердито крякнул, прошипел! "Ж-жулик!" - и, отправился вслед за ним, а Самгин остался среди двора, чувствуя, что эта краткая сцена разбудила в нем какие-то неопределенные сомнения.

Вечером эти сомнения приняли характер вполне реальный, характер обидного, незаслуженного удара. Сидя за столом, Самгин составлял план повести о деле Марины, когда пришел Дронов, сбросил пальто на руки длинной Фелицаты, быстро прошел в столовую, забыв снять шапку, прислонился спиной к изразцам печки и спросил, угрюмо покашливая:

- Ты знал, что на это имущество существует закладная в двадцать тысяч? Не знал? Так-поздравляю! - существует. - Он снял шапку с головы, надел ее на колено и произнес удивленно, с негодованием: - Когда это Варвара ухитрилась заложить?

- Она была легкомысленна, - неожиданно для себя сказал Самгин, услышал, что сказалось слишком сердито, и напомнил себе, что у него нет права возмущаться действиями Варвары. Тогда он перенес возмущение на Дронова.

"Он говорит о Варваре, как о своей любовнице". А Дронов, поглаживая шапку, пробормотал:

- Замечательно ловко этот бык Стратонов женщин грабил.

Самгин сорвал очки с носа, спрашивая:

- Ты хочешь сказать...?

- Я уже сказал. Теперь он, как видишь, законодательствует, отечество любит. И уже не за пазухи, не под юбки руку запускает, а - в карман отечества: занят организацией банков, пассажирское пароходство на Волге объединяет, участвует в комиссии водного строительства. Н-да, чорт... Деятель!

Говорил Дронов, глядя в угол комнаты, косенькие глазки его искали там чего-то, он как будто дремал.

- Все-таки это полезное учреждение - Дума, то есть конституция, отлично обнаруживает подлинные намерения и дела наиболее солидных граждан. А вот... не солидные, как мы с тобой...

И, прервав ворчливую речь, он заговорил деловито:

если земля и дом Варвары заложены за двадцать тысяч, значит, они стоят, наверное, вдвое дороже. Это надобно помнить. Цены на землю быстро растут. Он стал развивать какой-то сложный план залога под вторую закладную, но Самгин слушал его невнимательно, думая, как легко и катастрофически обидно разрушились его вчерашние мечты. Может быть, Иван жульничает вместе с этим Семидубовым? Эта догадка не могла утешить, а фамилия покупателя напомнила:

"Снова - семь".

Дронов посидел еще минут пять и вдруг исчез, даже не простясь.

"Дом надо продать", - напомнил себе Клим Иванович и, закрыв глаза, стал тихонько, сквозь зубы насвистывать романс "Я не сержусь", думая о Варваре и Стратонове:

"Свинство".

возился с продажей дома больше месяца, за это время Самгин успел утвердиться в правах наследства, ввестись во владение, закончить план повести и даже продать часть вещей, не нужных ему, костюмы Варвары, мебель. Дронов даже похудел. Почти каждый день он являлся пред Самгиным полупьяный, раздраженный, озлобленный, пил белое вино и рассказывал диковинные факты жульничества.

- Состязание жуликов. Не зря, брат, московские жулики славятся. Как Варвару нагрели с этой идиотской закладной, чорт их души возьми! Не брезглив я, не злой человек, а все-таки, будь моя власть, я бы половину московских жителей в Сибирь перевез, в Якутку, в Камчатку, вообще - в глухие места. Пускай там, сукины дети, жрут друг друга - оттуда в Европы никакой вопль не долетит.

Самгин слушал эту пьяную болтовню почти равнодушно. Он был уверен, что возмущение Ивана жуликами имеет целью подготовить его к примирению с жульничеством самого Дронова. Он очень удивился, когда Иван пришел красный, потный, встал пред ним и торжественно объявил:

- Сделано. За тридцать две. Имеешь двенадцать шестьсот - наличными и два векселя по три на полгода и на год. С мясом вырвал.

Он сел в кресло, вытирая платком потное лицо, отдуваясь.

- Жарко. Вот так март. Продал держателю закладной. Можно бы взять тысяч сорок и даже с половиной, но, вот, посмотри-ка копию закладной, какие в ней узелки завязаны.

Он бросил на стол какую-то бумагу, но обрадованный Самгин, поддев ее разрезным ножом, подал ему.

- Не надо. Не хочу.

Дронов прищурился, посмотрел на него и пробормотал: