- Какие-то одноклеточные организмы без функции, - произнес Дмитрий и добродушно засмеялся. - Это, знаешь, мой титул, меня наградил им один товарищ в Полтаве, марксист. Я тогда был - помнишь? - настроен реформаторски, с большевизмом - не ладил. И как-то в споре он мне и сказал: "Знаете вы, Самгин, много, но это - бесплодное знание, оно у вас не функционирует. Материю на костюмчик приобрели хорошую, а сшить костюм - не умеете и вообще, говорит, вы - одноклеточный организм, без функции". Возражаю: "Нет организма без функции!" Не уступает: "Есть, и это - вы!" Насмешил он меня, но - я задумался, а потом серьезно взялся за Маркса и понял, что его философия истории совершенно устраняет все буржуазные социологии и прочие хитросплетения. Затем - Ленин, это, знаешь, крупнейший политический мыслитель...
Он замолчал, отмахиваясь от дыма, потом заметил:
- Много ты куришь! И спросил:
- Про тебя говорят - отошел от партии? Клим Самгин ответил вопросом:
- Кто это говорит?
- Тося, Антонида...
- Я никогда не был членом партии... какой-либо и о политике с этой дамой не беседовал.
- Ну, она - не дама, нет, - пробормотал Дмитрий, а Клим, чтоб избежать дальнейшей беседы на эту тему, спросил:
- Ты знаешь, что Марину убили?
- Да, знаю, как же! Степан сказал. Так и не известно - кто, за что?
- Нет.
- Любопытно, - вполголоса произнес Дмитрий, сунув руки в карманы пиджака и глядя поверх головы брата в окно, - за окном ветер, посвистывая, сорил снегом.
- Ты ведь - семейный? - спросил Клим.
- Нет, нет, - быстро ответил брат и даже отрицательно потряс головой.
- Но, кажется, ты говорил...
- Это - не вышло. У нее, то есть у жены, оказалось множество родственников, дядья - помещики, братья - чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня... как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она - славная. Первое время даже грустные письма писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да. Ребят - жалко. У нее - мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь - пятнадцать, а Юле - уже семнадцать. Они со мной жили дружно...
Он выговорил все это очень быстро, а замолчав, еще раз подвинул чашку Климу и, наблюдая, как брат наливает кофе, сказал тише и - с удивлением или сожалением:
- А я, знаешь, привык думать о тебе как о партийце.
И когда, в пятом году, ты сказал мне, что не большевик, я решил: конспирируешь...
От дальнейшего спас Клима Дронов, - он вбежал в комнату так, как будто его сильно толкнули в спину, взмахнул шапкой и пронзительно объявил:
- Сегодня ночью Пуришкевич, князь Юсупов и князек из Романовых, Дмитрий Павлов, убили Распутина.
Несколько секунд все трое молчали, затем Дронов, глядя на братьев, стирая шапкой снег с пальто, потребовал:
- Ну - что скажете, а?
Довольный тем, что Иван явился в неприятную минуту да еще с такой новостью, Клим Иванович Самгин усмехнулся:
- Ты кричишь об этом, как о событии мирового значения.
- Любопытно, - Дмитрий и второй раз произнес это слово вполголоса, а Дронов, снимая пальто, обиженно пробормотал:
- А - что, это - финал оперетки? Ты - сообрази: вчера они Распутина, а завтра - царя Николая.
Дмитрий, махнув рукой, вынул из кармана брюк серебряные часы без цепочки и, глядя на циферблат, сказал медленно и скучно:
- Романовых - много, всех истребить не успеют, который-нибудь испугается и предложит Гучковым-Милюковым: сажайте меня на престол, я буду слушаться ваших указаний.
- Конечно, событие незаурядное, - примирительно заметил Клим, Дронов возбужденно потирал руки, подпрыгивал, играл глазами, как бы стараясь спрятать их, Самгин наблюдал за ним, не понимая; чем испуган или доволен Иван?
Дмитрий, протянув руку брату, сказал:
- Мне - пора.
Дронов пошел вслед за ним и дал Климу Самгину время подумать:
"Мне следовало сказать ему: заходи или что-нибудь в этом роде. Но-нелепо разрешать брату посещать брата. Мы не ссорились", - успокоил он себя, прислушиваясь к разговору в прихожей.
- Как же я найду ее? - спрашивал Дронов. Дмитрий неохотно ответил:
- Я же говорю вам: укажет доктор Изаксон.
- Ага...
Возвратясь, Дронов быстро спросил:
- Как ты его находишь, а?
И раньше, чем Самгин нашел, как следует ответить, Дронов, бегая от стены к стене, точно мышь в мышеловке, забормотал, потирая руки:
- Я его помню таким... скромным. Трещит все, ломается. Революция лезет изо всех щелей. Революция... мобилизует. Правые - левеют, замечаешь, как влиятелен становится прогрессивный блок?
Слепо наткнулся на кресло, сел и, хлопая ладонями по коленям своим, вопросительно и неприятно остановил глаза на лице Самгина, - этим он заставил Клима Ивановича напомнить ему:
- Городской и земский съезды разогнаны.
- А - обыватели? Рабочие?
- Обыватели революции не делают. Рабочие - на фронтах.
Дронов, тяжело вздохнув, чмокнул губами.
- На фронтах тоже неладно. Дмитрий Иванов почти всю ночь рассказывал мне. Признаки - грозные. И убийство Распутина - не шуточка! Нет...
- Чего ты боишься? - спросил Самгин, усмехаясь.
- А я - не знаю, - сказал Дронов. - Я, может быть, и не боюсь.