Жизнь Клима Самгина (Часть 4)

- Ой, это хорошо! - вскричала Елена. Веселая беседа за дверью мешала Самгину слушать Кутузова, но он все-таки ловил куски его речи.

- Одно из основных качеств русской интеллигенции- она всегда опаздывает думать. После того, как рабочие Франции в тридцатых и семидесятых годах показали силу классового пролетарского самосознания, у нас все еще говорили и писали о том, как здоров труд крестьянина и как притупляет рост разума фабричный труд, - говорил Кутузов, а за дверью весело звучал голос Елены:

- Я его видела у одной подруги моей без штанов...

- Очевидно, он уже тогда готовился предстать пред лицо Юпитера Романова.

- Совсем недавно наши легальные марксисты и за ними - меньшевики оценили, как поучителен для них пример французских адвокатов, соблазнительный пример Брианов, Мильеранов, Вивиани и прочих родных по духу молодчиков из мелкой буржуазии, которые, погрозив крупной социализмом, предают пролетариат и становятся оруженосцами капиталистов...

Самгин подумал: не следовало бы человеку с бородой говорить в таком тоне.

- Клевета! - крикнул кто-то, вслед за ним два-три голоса повторили это слово, несколько человек, вскочив на ноги, закричали, размахивая руками в сторону Кутузова.

- Вы не смеете...

- Ложь!

- А - "Вехи"? "Вехи"?

- Ага!

- А определение демократии как "грядущего хама"?

- Как гуннов, от которых "хранители мысли и веры" должны бежать, прятаться в пещеры и катакомбы.

- В России нет катакомб!

- Неправда! Киевская лавра - катакомбы...

- В Одессе тоже катакомбы есть.

- Среди русской интеллигенции нет предателей.

- Сколько угодно!

- Начните со Льва Тихомирова...

- Героическая жизнь интеллигенции засвидетельствована историей...

- Позвольте! Он говорил не о всей интеллигенции в целом...

Кутузов смеялся, борода его тряслась, он тоже выкрикивал:

- Позвольте, я не кончил...

- И не надо.

- Знаем вас, ряженых!

Из маленькой двери вышла Елена, спрашивая:

- Что случилось?

За нею, подпрыгивая, точно резиновый мяч, выкатился кругленький человечек с румяным лицом и веселыми глазами счастливого.

Кутузов махнул рукой и пошел к дверям под аркой в толстой стене, за ним двинулось еще несколько человек, а крики возрастали, становясь горячее, обиженней, и все чаще, настойчивее пробивался сквозь шум знакомо звонкий голосок Тагильского.

Самгин тоже чувствовал себя задетым и даже угнетенным речью Кутузова. Особенно угнетало сознание, что он не решился бы спорить с Кутузовым. Этот человек едва ли поймет непримиримость Фауста с дон-Кихотом.

- Большевик. Большевики - не демократы, нет! Елена, прищурив глаза, посмотрела на потолок, на людей и спросила:

- Похоже на пирог с грибами - правда? Самгин, молча улыбаясь женщине, прислушивался к раздражающему голосу Тагильского:

- Оценки всех явлений жизни исходят от интеллигенции, и высокая оценка ее собственной роли, ее общественных заслуг принадлежит ей же. Но мы, интеллигенты, знаем, что человек стесняется плохо говорить о самом себе.

Вспыхнули сердитые восклицания:

- Неправда!

- Толстовщина!

- Демагогия какая-то!

Но голос Тагильского трудно было заглушить, он впивался в шум, как свист.

- Пожалуйста, не беспокойтесь! Я не намерен умалять чьих-либо заслуг, а собственных еще не имею. Я хочу сказать только то, что скажу: в первом поколении интеллигент являет собой нечто весьма неопределенное, текучее, неустойчивое в сравнении с мужиком, рабочим...

- Какое оригинальное открытие!

- Не тратьте иронию зря, у нас ее мало, - продолжал Тагильский, заставляя слушать его. - Я знаю: у нас - как во Франции - есть достаточное количество потомственных интеллигентов. Их деды - попы, мелкие торговцы, трактирщики, подрядчики, вообще - городское мещанство, но их отцы ходили в народ, судились по делу 193-х, сотнями сидели в тюрьмах, ссылались в Сибирь, их детей мы можем отметить среди эсеров, меньшевиков, но, разумеется, гораздо больше среди интеллигенции служилой, то есть так или иначе укрепляющей структуру государства, все еще самодержавного, которое в будущем году намерено праздновать трехсотлетие своего бытия.

- Короче! - приказал кто-то, а Тагильский спросил:

- Это приказание относится ко мне или к самодержавию?

Человека три засмеялось.

Кругленький Лаптев-Покатилов, стоя за спиной Елены и покуривая очень душистую папиросу, вынул зубов янтарный мундштук и, наклонясь к плечу женщины, вполголоса сказал:

- Странно будет, если меня завтра не вызовут в жандармское управление.

- А вы не балуйте, папашка, - ответила Елена. - Я и подумать не могла, что у вас сегодня эдакое. Тагильский, не видимый Самгину, продолжал:

- Бородатый человек, которому здесь не дали говорить, - новый тип русского интеллигента...

- Были, были у нас такие!

- Не встречал. Большевизм имеет свои оригинальные черты.

- Какие? Интересно знать.

- Читайте "Правду", - посоветовал Тагильский. Тут сразу заговорили десятка два людей, Самгин выделил истерическое восклицание Алябьева:

- Совет невежды! В тот век, когда Бергсон начинает новую эру в истории философии...

- Митя сердится, - сказала Елена, усмехаясь, Лаптеву. Он тоже усмехнулся: