Жизнь Клима Самгина (Часть 4)

- Правильно! - поддержал его только что изгнанный из университета Борис Депсамес, кудрявый брюнет, широкоплечий, стройный, в поношенной студенческой тужурке, металлические пуговицы на ней он заменил черными и серыми.

- Вы, Говорков, член партия, которая навсегда скомпрометировала себя моральной слепотой,-огрызнулся Ногайцев и, продолжая потрясать щепотью пальцев пред своим носом, точно нюхая их, снова лирически запел:

- Мы, народные социалисты, чистейшие демократы, не мыслим рост культуры без участия деревни. Мы - не слепы и приветствуем развитие металлургии, ибо деревне нужны сельскохозяйственные машины. Лично я приветствую разрешение правительства ввозить чугун из-за границы по тарифу пониженному, дабы преодолеть чугунный голод...

Дезорганизаторов возглавлял Тагильский, - сидя в темном углу, плохо видимый, он не торопясь и даже как будто лениво возражал:

- А может быть, чугун пойдет "Русскому обществу для изготовления снарядов" и другим фабрикам этого типа? У нас не хватает не только чугуна и железа, но также цемента, кирпича, и нам нужно очень много продать хлеба, чтоб купить все это.

Он сладострастно, с усмешечкой в глазах погружался в цифры, сдвигая миллионы рублей с десятками миллионов пудов.

- И не рано ли вы говорите об успокоении, имея налицо тысячи поджогов хуторов и прочих выступлений безземельного крестьянства против отрубников?

Вспоминая свое пристрастие к цифрам, Тагильский перечислял не спеша и солидно: 1 декабря в университете на сходку собралось около двух тысяч студентов, полицеймейстер Гессе ввел в университет двести пятьдесят полицейских, в Зерентуе и Вологде - тюремные бунты.

- К этому прибавьте две легальные газеты меньшевиков и большевистскую "Звезду" здесь. Это - что значит?

- Желают, чтоб социалисты сожрали друг друга,- сердито крикнул Хотяинцев.

За чайным столом Орехова, часто отирая платком красное, потное лицо, восхищалась деятельностью английских "суфражисток", восторженно рассказывала о своей встрече с Панкхерст, ее молча слушали Роза Грейман и Тося, Шемякин сидел рядом с Тосей, посматривая на ее бюст, покручивая левый ус, изредка вставлял барским тоном, вполголоса:

Говорили о господе Иисусе,

О жареном гусе,

О политике, поэзии,

Затем - водку пить полезли

- это, кажется, из Чехова? Грейман сердито сказала:

- Чехов не писал стихов.

- Не писал? Напрасно.

Этот новорожденный барин особенно раздражал Самгина, и, если б Клим Иванович был способен ненавидеть, он ненавидел бы его. Раздражал он упорной и уверенной манерой ухаживать за Таисьей. Самгину было ясно, что сдобный этот мужчина достигнет желаемого. А Самгин, не сознаваясь себе в этом, посещал квартиру Дронова почти уже только для того, чтоб видеть эту спокойную, дородную, мягкую женщину. Никогда еще ни одна женщина не казалась ему такой удобной для сожительства с нею. Ему казалось, что она продолжает смотреть на него вопросительно, чего-то ожидая от него. Но каждый раз, когда он начинал говорить ей, что она ему приятна, - лицо ее становилось скучным, деревянным, и она молчала невозмутимо.

- Вам этот Шемякин нравится? - спросил он.

- Нет, - сказала она, и слово ее прозвучало правдиво.

- Что он делает?

Пожав плечами, она сказала;

- Богатый.

- А кроме этого?

- Не знаю. Да, - на скрипке играет.

- Вы слышали?

- Где же? У нас - не играл. Говорит - учился в консерватории, хотел концерты давать.

- Настойчиво ухаживает он за вами. Она снова пожала плечами.

- Богатый, - скучно. Когда все есть, - что делать? Наивные ее вопросы нравились Самгину, и почти всегда за вопросами ее он находил еще более детские мысли.

- Вам нравятся богатые люди?

- Конечно - нет.

- Почему?

- Ну - зачем они? Ведь им уж ничего не надо, все нашли, думать не о чем.

И, нахмурясь, она сказала:

- Вы всё дразните меня, как маленькую. Он стал говорить, что богачи возбуждают в бедных желание тоже разбогатеть, но Таисья, нахмурясь, остановила его:

- Перестаньте! А то я подумаю, что вам хочется сделать меня глупой.

Нет, этого он не хотел, женщина нужна ему, и не в его интересах, чтоб она была глупее, чем есть. И недавно был момент, когда он почувствовал, что Таисья играет опасную игру.

Он почти неделю не посещал Дронова и не знал, что Юрин помер, он встретил процессию на улице. Зимою похороны особенно грустны, а тут еще вспомнились похороны Варвары: день такой же враждебно холодный, шипел ветер, сеялся мелкий, колючий снег, точно так же навстречу катафалку и обгоняя его, но как бы не замечая, поспешно шагали равнодушные люди, явилась та же унылая мысль:

"Вот и меня тоже так..."