Жизнь Клима Самгина (Часть 2)

- Батюшки, да - кого ж это хоронят?

- Революцию, тетка, - спокойно и громко ответили ей.

- Ой, - смешливо крикнула Варвара, как будто ее пощекотали, а Брагин осведомленно пробормотал:

- Надо было сказать: анархию, погромы. Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся, желая видеть лицо человека, сказавшего за его спиною нужное слово; вплоть к нему шли двое: коренастый, плохо одетый старик с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый, с большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый, в замазанном, черном полушубке, в сибирской папахе.

"Этот!" - догадался Клим Самгин. , Для него это слово было решающим, оно до конца объясняло торжественность, с которой Москва выпустила из домов своих людей всех сословий хоронить убитого революционера.

"Как это глубоко, исчерпывающе сказано: революцию хоронят! - думал он с благодарностью неведомому остроумцу. - Да, несут в могилу прошлое, изжитое. Это изумительное шествие - апофеоз общественного движения. И этот шлифующий шорох - не механическая работа ног, а разумнейшая работа истории".

Он решил написать статью, которая бы вскрыла символический смысл этих похорон. Нужно рассказать, что в лице убитого незначительного человека Москва, Россия снова хоронит всех, кто пожертвовал жизнь свою борьбе за свободу в каторге, в тюрьмах, в ссылке, в эмиграции. Да, хоронили Герцена, Бакунина, Петрашевского, людей 1-го марта и тысячи людей, убитых 9-го января.

"Писать надобно, разумеется, в тоне пафоса. Жалко, то есть неудобно несколько, что убитый - еврей, - вздохнул Самгин. - Хотя некоторые утверждают, что - русский..."

Шествие замялось. Вокруг гроба вскипело не быстрое, но вихревое движение, и гроб - бесформенная масса красных лент, венков, цветов - как будто поднялся выше; можно было вообразить, что его держат не на плечах, а на руках, взброшенных к небу. Со двора консерватории вышел ее оркестр, и в серый воздух, под низкое, серое небо мощно влилась величественная музыка марша "На смерть героя".

- Боже мой, как великолепно! - вздохнула Варвара, прижимаясь к Самгину, и ему показалось, что вместе с нею вздохнули тысячи людей. Рядом с ним оказался вспотевший, сияющий Ряхин.

- Какой день, а? - говорил он; толстые, лиловые губы его дрожали, он заглядывал в лицо Клима растерянно вспыхивающими глазами и захлебывался: Ка-акое... великодушие! Нет, вы оцените, какое великодушие, а? Вы подумайте: Москва, вся Москва...

- Н-да, чудим, - сказал Стратонов, глядя в лицо Варвары, как на циферблат часов. - Представь меня, Максим, - приказал он, подняв над головой бобровую шапку и как-то глупо, точно угрожая, заявил Варваре: - Я знаком с вашим мужем.

- Он - здесь, - сказала Варвара, но Самгин уже спрятался за чью-то широкую спину; ему не хотелось говорить с этими людями, да и ни с кем не хотелось, в нем все пышнее расцветали свои, необыкновенно торжественные, звучные слова.

- Тише, господа, - строго крикнул кто-то на Ряхина и Стратонова.

Брагин пробивался вперед. Кумов давно уже исчез, толпа все шла, и в минуту Самгин очутился далеко от жены. Впереди его шагали двое, один коренастый, тяжелый, другой - тощенький, вертлявый, он спотыкался и скороговоркой, возбужденным тенорком внушал:

- Ты, Валентин, напиши это; ты, брат, напиши: черненькое-красненькое, ого-го! Понимаешь? Красненькое-черненькое, а?

Самгин все замедлял шаг, рассчитывая, что густой поток людей обтечет его и освободит, но люди всё шли, бесконечно шли, поталкивая его вперед. Его уже ничто не удерживало в толпе, ничто не интересовало; изредка все еще мелькали знакомые лица, не вызывая никаких впечатлений, никаких мыслей. Вот прошла Алина под руку с Макаровым, Дуняша с Лютовым, синещекий адвокат. Мелькнуло еще знакомое лицо, кажется, - Туробоев и с ним один из модных писателей, красивый брюнет.

- Клим Иванович! - радостно и боязливо воскликнул Митрофанов, схватив его за рукав. - Здравствуйте! Вот в каком случае встретились! Господи, боже мой...

- А, вы тоже? - сказал Самгин, скрывая равнодушие, досадуя на эту встречу. - Давно здесь?

- Месяца два. Ф-фу, до чего я рад...

- Что же не зашли ко мне?

Митрофанов громко, с сожалением чмокнул и, не ответив, продолжал:

- Как же, Клим Иванович? Значит - допущено соединение всех сословий в общих правах? - Тогда - разрешите поздравить с увенчанием трудов, так сказать...

Он был давно не брит, щетинистые скулы его играли, точно он жевал что-то, усы -J- шевелились, был он как бы в сильном хмеле, дышал горячо, но вином от него не пахло. От его радости Самгину стало неловко, даже смешно, но искренность радости этой была все-таки приятна.

- Вот как - разбрызгивали, разбрасывали нас кого куда и - вот, соединяйтесь! Замечательно! Ну, знаете, и плотно же соединились! - говорил Митрофанов, толкая его плечом, бедром.

У Никитских ворот шествие тоже приостановилось, люди сжались еще теснее, издали, спереди по толпе пробежал тревожный говорок...

- Эй, товарищи, вперед!