Жизнь Клима Самгина (Часть 2)

Рассказывая, она смотрела в угол сада, где, между зеленью, был виден кусок крыши флигеля с закоптевшей трубой; из трубы поднимался голубоватый дымок, такой легкий и прозрачный, как будто это и не дым, а гретый воздух. Следя за взглядом Варвары, Самгин тоже наблюдал, как струится этот дымок, и чувствовал потребность говорить о чем-нибудь очень простом, житейском, но не находил о чем; говорила Варвара:

- А когда мне было лет тринадцать, напротив нас чинили крышу, я сидела у окна, - меня в тот день наказали, - и мальчишка кровельщик делал мне гримасы. Потом другой кровельщик запел песню, мальчишка тоже стал петь, и так хорошо выходило у них. Но вдруг песня кончилась криком, коротеньким таким и резким, тотчас же шлепнулось, как подушка, - это упал на землю старший кровельщик, а мальчишка лег животом на железо и распластался, точно не человек, а - рисунок...

Она передохнула и докончила:

- Когда умирают внезапно, - это не страшно.

- Не стоит говорить об этом, - сказал Клим. - Тебе нравится город?

- Но ведь я еще не видела его, - напомнила она. Странно было слышать, что она говорит, точно гимназистка, как-то наивно, даже неправильно, не своей речью и будто бы жалуясь. Самгин начал рассказывать о городе то, что узнал от старика Козлова, но она, отмахиваясь платком от пчелы, спросила:

- Зачем они топят печь?

- Вероятно - греют воду, - неохотно ответил Самгин и подвинулся ближе к ней, тоже глядя на дымок.

- А может быть, это - прислуга. Есть такое суеверие: когда женщина трудно родит - открывают в церкви царские врата. Это, пожалуй, не глупо, как символ, что ли. А когда человек трудно умирает - зажигают дрова в печи, лучину на шестке, чтоб душа видела дорогу в небо: "огонек на исход души".

Заметив, что Варвара подозрительно часто мигает, он пошутил:

- Тут уж невозможно догадаться: почему душа должна вылетать в трубу, как банкрот?

Варвара не улыбнулась; опустив голову, комкая пальцами платок, она сказала:

- Знаешь, тогда, у акушерки, была минута, когда мне показалось - от меня оторвали кусок жизни. Самгин взял ее руку, поцеловал и спросил:

- Мать не понравилась тебе?

- Не знаю, - ответила Варвара, глядя в лицо его, - Она, почти с первого слова, начала об этом...

Варвара указала глазами на крышу флигеля; там, над покрасневшей в лучах заката трубою, едва заметно курчавились какие-то серебряные струйки. Самгин сердился на себя за то, что не умеет отвлечь внимание в сторону от этой дурацкой трубы. И - не следовало спрашивать о матери. Он вообще был недоволен собою, не узнавал себя и даже как бы не верил себе. Мог ли он несколько месяцев тому назад представить, что для него окажется возможным и приятным такое чувство к Варваре, которое он испытывает сейчас?

- Какой... бесподобный этот Тимофей Степанович, - сказала Варвара и, отмахнув рукою от лица что-то невидимое, предложила пройтись по городу. На улице она оживилась; Самгин находил оживление это искусственным, но ему нравилось, что она пытается шутить. Она говорила, что город очень удобен для стариков, старых дев, инвалидов.

- Право, было бы не плохо, если б существовали города для отживших людей.

- Жестоко, - сказал Самгин, улыбаясь. Оглянувшись назад, она помолчала минуту, потом задумчиво проговорила:

- Нехорошо делать из... умирания что-то обязывающее меня думать о том, чего я не хочу.

Раздосадованный тем, что она снова вернулась к этой теме, Самгин сухо сказал:

- Не могу же я уехать отсюда завтра, например! Это обидело бы мать.

- Конечно! - быстро откликнулась она. Домой воротились, когда уже стемнело; Варавка, сидя в столовой, мычал, раскладывая сложнейший пасьянс, доктор, против него, перелистывал толстый ежемесячник.

- Ночью будет дождь, - сообщил доктор, посмотрев на Варвару одним глазом, прищурив другой, и пообещал: - Дождь и прикончит его.

- Надоели вы, доктор, с этим вашим покойником, - проворчал Варавка, доктор поправил его:

- Не покойником, а - больным.

- Ведь не знаменитость умирает, - напомнил Варавка, почесывая картой нос.

Варвара, сказав, что она устала, скрылась в комнату, отведенную ей; Самгин тоже ушел к себе и долго стоял у окна, ни о чем не думая, глядя, как черные клочья облаков нерешительно гасят звезды. Ночью дождя не было, а была тяжкая духота, она мешала спать, вливаясь в открытое окно бесцветным, жарким дымом, вызывая испарину. И была какая-то необычно густая тишина, внушавшая тревогу. Она заставляла ожидать чьих-то криков, но город безгласно притаился, он весь точно перестал жить в эту ночь, даже собаки не лаяли, только ежечасно и уныло отбивал часы сторожевой колокол церкви Михаила Архангела, патрона полиции.

Клим лежал, закрыв глаза, и думал, что Варвара уже внесла в его жизнь неизмеримо больше того, что внесли Нехаева и Лидия. А Нехаева - права: жизнь, в сущности, не дает ни одной капли меда, не сдобренной горечью. И следует жить проще, да...