— Как? Филипп, братец, да что с тобою? Если это что-нибудь серьезное, то знай — я мужчина, я не пустомеля, я готовлю себя к жестоким испытаниям; если нужно сохранить тайну, можешь положиться на меня.
— Это верно?
— Честное слово.
— Ты не скажешь никому на свете?
— Никому.
— Так знай же, чтó ждет меня: пуля в лоб!
— Ах, ты будешь драться на дуэли?
— Нет, я покончу с собой.
— Почему?
— Я взял одиннадцать тысяч франков из своей кассы, а завтра я должен сдать отчет, мой залог уменьшится наполовину, у нашей бедной матери останется всего шестьсот франков дохода. Это пустяки, потом я дал бы ей целое состояние, но я опозорен! Я не желаю жить обесчещенным.
— Ты не будешь обесчещен, раз ты возместишь взятое, ты только потеряешь место, и у тебя останется лишь пятьсот франков орденской пенсии, но ведь и с пятьюстами франков можно жить.
— Прощай, — ответил Филипп, быстро спускаясь по лестнице и не желая ничего слушать.
Жозеф ушел из мастерской и спустился к матери завтракать, но кусок не лез ему в горло. Он отозвал г-жу Декуэн в сторону и сообщил ей ужасную новость. Старуха страшно вскрикнула, выронила из рук кастрюльку с молоком и опустилась на стул. Подбежала Агата. Восклицание следовало за восклицанием, и роковая истина была открыта матери.
— И это он, он способен был на такой бесчестный поступок! Сын Бридо взял из кассы доверенные ему деньги!
Вдова дрожала всем телом и расширенными глазами уставилась в одну точку; она села и залилась слезами.
— Где он? — выговорила она сквозь рыдания. — Быть может, бросился в Сену!
— Не нужно отчаиваться, — сказала г-жа Декуэн. — Бедный мальчик встретил скверную женщину, из-за нее он и натворил безумств. Господи боже, да ведь это часто бывает. Филипп до своего возвращения был так несчастен, у него было так мало случаев чувствовать себя счастливым и любимым, что не следует удивляться его страсти к этой твари. Все страсти приводят к крайностям! Я в своей жизни тоже совершила нечто подобное, между тем считаю себя порядочной женщиной. Один проступок — это еще не порок. И потом — не заблуждается только тот, кто ничего не предпринимает.
Агата была в таком отчаянье, что г-жа Декуэн и Жозеф были вынуждены приуменьшить вину Филиппа, ссылаясь на то, что во всех семьях приключаются подобные дела.
— Но ему двадцать восемь лет! — сказала Агата. — Он не ребенок!
Страшное замечание, свидетельствовавшее о том, как беспокоило Агату поведение ее сына!
— Мама, уверяю тебя, он только и думает, что о твоем горе и о своей вине перед тобой, — сказал ей Жозеф.
— О, боже мой, лишь бы он вернулся, лишь бы он был жив, и я ему прощу все! — воскликнула бедная мать, воображению которой представилась ужасная картина: Филипп утопился, и труп его вытащили из воды.