Жизнь Исуса Христа

Все эти мысли и чувства могли промелькнуть в душе Его в те минуты, когда с отвращением безгрешного, непостижимого для нас ужаса предвкушал Он горечь, которая была горше горечи смерти. Но спустя несколько времени, — победительный, хотя и усталый в молитвенной борьбе, как предок Его Иаков, — Он возвратился к ученикам отыскивать хотя малейшей человеческой поддержки и человеческого сочувствия от избранных из избранных, — от трех своих любимых апостолов. Увы! Он застал их спящими. Наступал час страха и гибели, но ни достоверность опасности, ни любовь к Иисусу, ни чувство Его невыразимой печали, — ничто не могло заставить их пободрствовать сколько-нибудь времени. Их скорбь, тягость и крайнее смятение искали успокоения в крепком сне. Даже Петр, после всех своих пылких обещаний, не удержался, потому что глаза его отяжелели. Симон, ты спишь?— сказал Иисус. Но когда грустный упрек прозвучал в их ушах и пробудил от сна, Он дополнил: не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение! А затем, чтобы оправдать их в собственных их глазах, или, скорее, чтобы указать на опасность подобного состояния, Он прибавил: дух бодр, плоть же немощна.

Отошедши оттуда, Иисус снова начал пламенно молиться и, когда успокоились чувства, возвратился; но опять застал учеников спящими. Проснувшись, они не могли найтись, что сказать Ему, от тягости и смущения. Верно слово Давидово: поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог; жрал сострадания, но нет его, — утешителей, но не нахожу[690].

В третий и последний раз, но уже с полным спокойствием и душевным миром победы, — которыми дышала Его молитва, — искал Он утешения в общении с Богом и получил все, в чем нуждался. Прежде чем прошел этот час, Он успел приготовиться ко всему худшему, что может изобрести сатанинское и человеческое измышление. Он знал, что случится с Ним, — может быть, даже следил уже взором за перемежающимся светом фонарей, когда преследователи выходили из-за ограды храма. В покойной речи Его не было и следа душевного возмущения, когда Он пришел в третий раз и нашел учеников спящими. Вы все еще спите, — сказал Он, — и почиваете. Кончено, — пришел час; вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Вместо того, чтобы подать Мне помощь, вместо подкрепления Меня своим сочувствием, вы спали. Но теперь все переменилось. Теперь уже не Я нарушаю ваш крепкий сон. С грубостью и насилием прервут его другие. Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня.

Теперь действительно наступило время вставать. Потому что, пока святые спали, грешники сговаривались и делали преувеличенные приготовления. Пока те спали в своей тяжелой скорби, предатель бодрствовал в своей деятельной злобе. Прошло более двух часов[691], с тех пор как из светлой «горницы» их счастливого общения Иуда ушел ночью и был в постоянных занятиях. То ходил Он к первосвященникам, торопя и понуждая их собственною своею торопливостью, которая происходила частью, может быть, от действительного страха пред Тем, с кем таким образом поступал, — частью от желания придать себе более важности и возвысить цену своего поступка. То он просил иудейских начальников дать ему сборную стражу из рабов, охранителей храма, сих начальствующими[692], и из римского войска, расположенного в башне Антония, с их трибуном[693]. Воины запасались оружием, а примешавшаяся толпа — кольями. Такую силу собрали они против Одного, Который был оставлен всеми и беззащитен. Несмотря на лунный свет, они не забывали захватить с собою фонарей и факелов, чтобы Иисус не скрылся в каком-нибудь из каменных гротов или в густой тени олив, — и что же? все эти предосторожности предприятия были против человека, который никогда не делал ни малейшего покушения на сопротивление, побег или укрывательство. Очевидно, что все свои движения производили они без шуму и насколько возможно скрыто. Но глубокая тишина царствует по ночам в восточном городе, и такая огромная толпа не могла двигаться неслышимо. Когда Иисус пробуждал спавших учеников, Он уже мог распознать в отдалении звук оружия, шум торопливых шагов, плохо подавленное смятение приближающейся толпы. Он знал все, что ожидало Его; Он знал, что любимый Им укромный сад, где Он так часто с радостью беседовал со своими учениками, был хорошо знаком предателю. Этих необычных и враждебных звуков, этого красного огня фонарей и факелов, появлявшегося там и сям в промежутках между деревьями, было вполне достаточно для того, чтобы доказать выдачу Иудою тайны Его уединения, а также и скрытного приближения изменника.