Жизнь Иисуса

Пришла сухая осень, поспевал виноград. В виноградниках ставили шалаши из веток, так называемые кущи, откуда можно было стеречь урожай. Иисус отправился с Двенадцатью в Иерусалим на праздник Кущей. Те несколько недель, что Он втайне трудился над их душами, Христос избегал толпы, и потому маленькая группка не увеличивалась. Но один Учитель знал счет сердцам, которых Он тщетно жаждал и которые отвергли Его. Их полным полно в домах Капернаума, Хоразина, Вифсаиды, как будто Христос никогда не проходил через эти города. Все, что Он совершил, совершено напрасно. Время, которое им было отпущено, истекло: Сын Человеческий отправляется в Иерусалим и больше не вернется, во всяком случае — во плоти. Итак, то, что Он пришел спасти, спасено не будет. Иисус бросит в лицо городам, которых не покорил, вопль сердца, знающего, что дело проиграно (насколько может быть проиграно дело Божие). Любовь, жившая рядом с ними, встает и уходит. Какая тайна заключена в дарованной творению власти отвергать желание Бога! Любовь, должно быть, потерпела там страшное поражение, ибо Сын Человеческий не сдержался и предал этот берег такому проклятию, что от Вифсаиды не осталось и следа. Он, кому ведомы все тайны, не может прийти в Себя от такого отвержения и в горе произносит страшные слова.

Проклятые города

Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида! Если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись. Но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься; ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня. Но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе!

Вспышка гнева проходит, и Сын Человеческий вновь возвращается к тайне Своего существования. Ему не нужно избегать гнева той плоти и крови, в которые Он облекся, чтобы укрыться в недосягаемом покое Отца.

— Славлю тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам; Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение.

Его укрепляет и утешает сознание этого невыразимого союза. Радость Троицы звучит в словах, которые слушавшие Его бедные люди запомнили, но, как и многое другое, не поняли. Однако они врезались в их память — возможно, потому, что радость зазвучала в Его голосе сразу после леденящих сердце проклятий.

Сын Человеческий погружается в глубины собственного покоя. Он отвратил взор от Капернаума и Хоразина, от которых сегодня остались лишь груды камней. Маленькая кучка людей бредет в молчании. Некоторых удручают мысли о геенне огненной: какой человек может устоять перед соблазнами? Они ищут в памяти имена своих забытых жертв. Все любили Вифсаиду, которая только что была предана проклятию. Многих вдруг охватывает отчаяние: к чему такие усилия, если все кончится вечным огнем и разрушением их земной родины? Но внезапно раздается тот же голос, только что полный гнева, а сейчас нежный:

— Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас.

— Господи, мы устали от наших падений и измен. Такое бремя мы не в силах больше нести…

— Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня: ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.

Да, их смутили проклятия и нашептывания Искариота: «Что за ненужная горячность! Что за бессмысленный гнев!» Но этот исполненный нежности призыв вызвал у них почти физическое ощущение: они причастны к тайне уничиженного Бога! Они знают сладостность этого ига. Они больше ничего не боятся. Что им Вифсаида, что им Хоразин? Их единственное отечество — это Христос. Для них нет иного царства. Напрасно пытался Он напугать их; Его любовь выдает себя на каждом шагу. «Придите ко Мне все труждающиеся…»

Обычно забывают про шумную и надоедливую семью Христа, втайне относившуюся к нему враждебно. Его назаретская родня слышала Его проклятия прибрежным городам и говорила Ему: «Выйди отсюда и пойди в Иудею. Ибо никто не делает чего-нибудь втайне; и ищет сам быть известным. Если Ты творишь такие дела, то яви Себя миру».

Но Иисус не хотел идти в Иерусалим с родными по крови, которые не верили в Него, однако надеялись извлечь некоторую пользу из своего родства. Как и Иуду, их, конечно, терзали сомнения и алчность. Они знали, что Учителю опасно идти в Иерусалим, но с этим не считались: сами-то они ничем не рисковали. Эта лицемерная, докучливая и трусливая родня внушала Христу ужас. Он говорил им:

— Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит; потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы. Вы пойдите на праздник сей, а Я еще не пойду, потому что Мое время еще не исполнилось.