Жизнь Иисуса

Избрать этот путь Иисуса могло заставить то соображение, что, если бы он объявил себя Мессией с самого начала, он возбудил бы тем в народе такие политико-национальные надежды, которые резко противоречили его представлению о Мессии. С другой стороны, с этим представлением о Мессии чрезвычайно гармонировал эпитет "сын человеческий"; в противоположность Мессии - Сыну Божьему и всему тому, что жадные до чудес мистики пристегивали к этому понятию, этот эпитет заключал в себе элемент смирения и ничтожества, человеческого и естественного; а в противоположность Мессии - сыну Давидову и всему связанному с ним национальному высокомерию, партикуляризму и политическому фантазерству этот эпитет носил печать универсального, гуманного и морального. Сыну человеческому негде голову свою преклонить; он пришел не для того, чтобы ему служили, а для того, чтобы служить другим; он будет предан в руки человеческие, примет страдания и смерть: как непохож такой жизненный удел на блестящую карьеру Сына Божия! Сын человеческий сеет доброе семя слова, он властен отпускать грехи на земле, он признает своим призванием отыскивать и спасать заблудших: как эта миссия не похожа на ту миссию, которую евреи приписывали своему сыну Давидову! Сначала Иисус долго исполнял эту свою миссию на глазах учеников и народа, долго заявлял себя сыном человеческим и человеколюбцем, который ничто человеческое не считает ничтожным и чуждым для себя и который не отвергает безобидных радостей человеческих, как не избегает и страданий человеческой жизни, если они встречаются ему при выполнении им своего призвания, а лишь после того признал он своевременным открыться и принять звание Мессии, хотя бы перед ближайшими своими последователями: но и тогда еще он запрещает своим ученикам распространять дальше весть о том, что он Мессия (если только это - факт исторический, а не вымышленный, с целью прославления скромности Иисуса (ср. Ис. 42:1; Мф. 12:16). Это показывает, что он, вообще, не считал народ созревшим для того, чтобы понимать Мессию в желательном для него смысле; и тот факт, что, открывшись ученикам, Иисус стал говорить им о предстоящих ему страданиях, показывает, что он и ученикам своим настоятельно внушал за Сыном Божиим не забывать в нем сына человеческого.

Баур различает в самосознании Иисуса два фактора: один общечеловеческий, состоящий в том, что он сознавал истинное, свободное от ложного посредничества, чисто нравственное отношение между Богом и человеком; и другой - партикулярный, национальный, сводящийся к еврейскому представлению о Мессии. Первый фактор Баур рассматривает как безграничное идеальное содержание, которому надлежало облечься в ограниченную форму второго фактора, чтобы стать историческим моментом и сообщиться миру. Сама по себе мысль эта верна, но она выражена так, что можно подумать, будто Иисус лишь приспособлялся к еврейскому представлению о Мессии, тогда как его личное убеждение соответствовало первому фактору. Бесспорно, сам Баур этого не думал; он знал отлично, что такая личность, как Иисус, оказавший неизмеримо сильное влияние на ход истории, не могла приспособляться, разыгрывать какую-то роль, иметь в сознании своем какой-то пробел, не заполненный движущей идеей; он знал, конечно, что такая личность всецело должна была быть проникнута убеждением. Но это не подчеркнуто в его изложении, и потому гораздо удачнее замечание Шлейермахера, что собственное самосознание привело Иисуса к убеждению, что в мессианских пророчествах Священного Писания евреев говорится именно о нем.