Жизнь Иисуса

В конце концов, в поучениях Иисуса нет ни следа прикладной морали, ни сколько-нибудь определенного канонического права. Лишь в одном случае, именно, по поводу брака, он выразился с полной определенностью и запретил разводы (Мф.19:3 и л.). Точно так же в его учении нет ни богословия, ни символов. Едва лишь намечены некоторые взгляды на Отца, Сына, св. Духа (Мф.28:19; ср. Мф.3:16-17; Ин.15:26), из которых впоследствии были созданы Троичность и Воплощение, но которые у него оставались лишь в виде неопределенных образов. В последних книгах иудейского канона уже упоминается о св. Духе как о некоторой ипостаси Божества, иногда отождествляемой с Мудростью или Словом[543]. Иисус на этом пункте не настаивал (Мф.10:20; Лк.12:12; 24:49; Ин.14:26; 15:26), но обещал дать своим ученикам крещение огнем и Духом Святым (Мф.3:11; Мк.1:8; Лк.3:16; Ин.1:26; 3:5; Деян.1:5,8; 10:47), которое будет иметь преимущество перед крещением Иоанна. Для Иисуса Дух Святой не отделялся от понятия об вдохновении, постоянно исходившем от Бога Отца (Мф.10:20; Мк.13:11; Лк.12:12; 21:15). Впоследствии появились более тонкие различия. Представляли себе, таким образом, что Иисус обещал своим ученикам послать к ним после своей смерти вместо себя Духа, который научит их всему и будет свидетельствовать об истинах, возвещенных им самим (Ин.15:26; 16:13,16; ср. Лк.24:49; Деян.1:8). Однажды апостолы получили уверенность в том, что они и восприняли это крещение Святым Духом, сошедшим на них в виде сильного ветра и огненных языков (Деян.2:1-4; 11:15; 19:6; ср. Ин.7:39). Для означения того же самого понятия о св. Духе пользовались термином «Peraklit», заимствованным сирийско-халдейским языком у греческого и, по-видимому, получившим в этом случае значение «Ходатая» [544], «Утешителя» (Ин.14:16; 1 Ин.2:1), «наставника в небесных истинах», на которого возложено «возвестить людям тайны, еще скрытые от них» [545]. Весьма сомнительно, чтобы Иисус употреблял это слово. В этом отношении применялся прием, которым впоследствии в течение веков пользовались иудейское богословие и христианское богословие и от которого должен был произойти целый ряд божественных ассистентов, метатрон, синадельф или сандальфон и все олицетворения кабалы, с той только разницей, что в иудаизме этим созданиям богословия суждено было остаться в виде частичных и свободных умозрений, тогда как в христианстве, уже начиная с IV века, они должны были войти в самую сущность православия и всеобщего догмата.

Бесполезно было бы отмечать, насколько самая мысль о религиозной книге, в которую бы вошли кодекс и правила веры, была чужда идеям Иисуса. Не только он не составлял такой книги, но даже всему духу нарождавшейся секты противоречило составление священных книг. Все верили в канун великой конечной катастрофы. Ожидался Мессия, который наложит печать на Закон и Пророков, а новых текстов возвещать уже не будет. И за исключением Апокалипсиса, который в известном смысле является единственной книгой откровения первоначального христианства[546], все сочинения апостольского века носят случайный характер и нисколько не обнаруживают притязаний дать полный догматический свод. Евангелия имели сперва чисто частный характер и пользовались гораздо меньшим авторитетом, нежели предание [547].