Жизнь и время Михаэла К.

Он тяжело перевел дух. Из-за его плеча, словно огненный шар, появилось солнце.

— Слышали, что я сказал? — снова закричал он. — Не слышали — повторю! Захотели войны — будет вам война! Теперь вас будут охранять мои люди, эти дерьмовые солдаты ни хрена не стоят, я поставлю моих людей охранять вас, запру ворота, и если кто-нибудь из вас выйдет за ограду — мужчина, ребенок или женщина, не важно, — они будут стрелять без предупреждения, таков приказ! Вы выходите из лагеря только на работу. Никаких гостей, никаких прогулок, никаких пикников. Утром и вечером проверка, всех присутствующих отмечают. Довольно мы с вами нянчились. А этих обезьян я запру вместе с вами! — Он вскинул руку и театральным жестом указал на двух охранников, которые стояли все так же навытяжку. — Пусть знают, кто здесь хозяин! Вы, двое! Я давно за вами слежу! Думаете, я не знаю, какую райскую жизнь вы себе здесь устроили? Путаетесь с бабами вместо того, чтобы следить за порядком! Мне все известно!.. — Тут он совсем разъярился: бросился к караулке, ворвался в нее и через минуту снова показался в дверях с прижатым к животу маленьким белым эмалированным холодильником. Лицо его от напряжения налилось кровью, берет свалился. Он шагнул за порог, поднял холодильник сколько хватило сил и швырнул с крыльца. Холодильник хрястнулся о землю, из мотора потекла темная маслянистая жидкость.

— Видели? — просипел он и пинком перевернул холодильник набок. Дверца открылась, вывалились бутылка лимонада, пачка маргарина, кольцо колбасы, несколько персиков и луковиц, пластмассовая фляга для воды, пять бутылок пива. — Вот, глядите! — торжествующе просипел он.

Всё утро они просидели на солнце, а двое молодых полицейских и их помощник в синей майке с надписью „Штат Сан-Хосе“ на груди и на спине медленно и методично обыскивали разгромленный лагерь. Спрятанное в бараках вино выливали на землю. Сложили в кучу все найденное оружие: kierie[1], железный ломик, кусок трубы, ножницы для стрижки овец, несколько складных ножей. В полдень объявили, что обыск закончен. Полицейские снова загнали людей в лагерь, заперли ворота и уехали, оставив двоих охранять Яккалсдриф. Эти двое полицейских сели под тент и до вечера наблюдали, как заключенные роются в обломках, пытаясь отыскать свои пожитки.

Потом они узнали от одного из новых охранников, из-за чего на них обрушилась ярость Остхёйзека. Ночью в сварочной мастерской на Хай-стрит произошел взрыв и начался пожар, который перекинулся на соседний дом, а с него на городской краеведческий музей. Крытый соломой музей с деревянным потолком и полами сгорел за час, хотя часть старинного сельскохозяйственного инвентаря, который был выставлен во дворе, удалось спасти. Осматривая при свете карманных фонариков дымящиеся развалины сварочной мастерской, полицейские обнаружили, что дверь взломана; а когда один из водителей вспомнил, что вечером остановил у поворота к Яккалсдрифу троих мужчин на двух велосипедах (он предупредил их, что скоро наступит комендантский час, они могут оказаться нарушителями, но они ответили, что успеют доехать до дома, они живут в Ондердорпе, и полицейский о них забыл), то всем стало ясно, что и взрыв, и поджог дело рук обитателей лагеря.

К. без труда нашел те несколько вещей, что ему принадлежали, но другие, у которых были здесь сундуки и чемоданы, с убитым видом бродили по лагерю, отыскивая свое добро. Ссорились из-за такой мелочи, как пластмассовая гребенка. К. ушел от них.

Была среда, но суп им не привезли. Несколько женщин подошли к воротам и попросили у полицейских позволения приготовить еду в лагерной кухне, но полицейские заявили, что у них нет ключа. Кто-то бросил камень в кухонное окно — наверное, дети.

Настало утро, но грузовик, который возил людей на работу, тоже не приехал. Часов в десять охранники-полицейские сменились.

— Решили уморить нас голодом, — громко сказал Роберт, чтобы все вокруг слышали. — Пожар для них только предлог. Они это давно задумали — запереть нас и ждать, пока мы все перемрем.