ЖИЗНЬ И ВРЕМЯ МИХАЭЛА К.

– Я болен, не могу работать, – сказал он охраннику.

– Решай, как знаешь, – сказал тот, – но платить тебе не будут.

К. вынес тюфяк и лег в тени барака, прикрыв лицо согнутой в локте рукой; лагерь жил вокруг него своей жизнью. Он лежал так неподвижно, что малыши, которые сначала держались на расстоянии, стали его тормошить и поднимать, но так и не подняли и тогда включили его тело в свои игры. Они карабкались на него, валились плашмя, как будто он был просто бугорком на земле. Все так же закрывая лицо, он перекатился на живот и обнаружил, что может дремать, даже когда маленькие чертенята сидят на нем верхом. Ему было приятно. Ребячьи прикосновения будто вливали в него здоровье; он огорчился, когда приехала санитарная служба и двое мужчин стали засыпать известью отхожие места, отогнав К. и ребятишек подальше.

К. подошел к загородке и спросил охранника:

– Можно мне выйти?

– Ты ведь, кажется, болен? Утром ты сказал мне, что болен.

– Я не хочу работать. Почему я должен работать? Это не тюрьма.

– Работать не хочешь, а чтобы тебя кто-то кормил, хочешь?

– Мне не нужно все время есть. Когда захочу есть, пойду работать.

Охранник сидел в качалке на крыльце караулки, прислонив ружье к стене возле себя. Он улыбнулся, глядя куда-то вдаль.

– Так ты откроешь ворота? – спросил К.

– Кроме как с рабочей бригадой ты отсюда не выйдешь, – сказал охранник.

– А если я перелезу через загородку? Ты что сделаешь?

– Если ты перелезешь через загородку, я тебя застрелю и раздумывать не стану, уж ты мне поверь, так что не пытайся.

К. погладил рукой проволоку, точно решая, рискнуть или нет.

– Хочу кое-что объяснить тебе, друг ты любезный, – сказал охранник, – для твоей же пользы, поскольку ты здесь новичок. Ну выпущу я тебя отсюда, да ведь через три дня ты придешь и умолять будешь, чтобы я тебя впустил обратно. Я-то знаю. Через три дня. Будешь стоять вот тут у ворот и плакать и умолять, чтоб я тебя впустил. Ты сам поразмысли, ну зачем тебе бежать отсюда? Тут крыша над головой, и койка, и еда. И работа. Людям ведь как трудно сейчас живется, сам видишь, не мне тебе рассказывать. Так чего тебе надо?

– Не хочу жить в лагере, вот и все, – сказал К. – Позволь мне перелезть через загородку и уйти. Повернись ко мне спиной. Никто и не заметит, что я ушел. Вы ведь даже не знаете, сколько тут у вас людей.

– Влезешь на загородку, я тебя застрелю, мистер. И нисколечко не пожалею. Предупреждаю тебя.

На следующее утро К. не вставал, покуда все не уехали на работу. Позже он опять подошел к воротам. Дежурил все тот же охранник. Они поговорили про футбол.

– У меня диабет, – сказал охранник. – Поэтому меня и не отправили на север. Три года уж служу, то писарем был, то в каптерке, то вот охранником. Ты говоришь, в лагере плохо, а попробовал бы ты высидеть тут двенадцать часов подряд – сиди да смотри вон на те кусты! И все же, друг, скажу тебе кое-что, как на духу скажу: в тот день, когда я получу предписание ехать на север, я смоюсь. И больше они меня не увидят. Это не моя война. Пусть сами воюют.

Он поинтересовался, что у К. со ртом («Просто любопытно», – сказал он), и К. ему объяснил. Он кивнул.

– Я так и думал, – сказал он. – А потом подумал, может, кто тебя порезал.

В караулке у него стоял маленький холодильник. Он вынес хлеб и холодную курятину и поделился с К., просунув ему бутерброд сквозь проволоку.

– Мы тут, знаешь ли, неплохо живем, – сказал он, – если иметь в виду, что сейчас война. – И хитровато ухмыльнулся.

Рассказал о лагерных женщинах, как они приходят по ночам к нему и к другим охранникам.

– Томятся они тут без мужиков, – сказал он. Потом зевнул и уселся в качалку.

На следующее утро пришел Роберт и разбудил К.

– Одевайся, – сказал Роберт, – надо выходить на работу.

К. скинул его руку.

– Не дури. Сегодня все должны быть на месте, никаких болезней, никаких объяснений. Надо идти.

Через десять минут К. уже стоял за воротами в ожидании грузовика. Их провезли по улицам Принс-Альберта, потом грузовик выехал из города и взял направление на Кларструм; они свернули на проселок, проехали мимо большой тенистой усадьбы и остановились у поля зеленой сочной люцерны; их ждали два полицейских-резервиста с повязками на рукаве и с ружьями. Спрыгнув на землю, каждый получал серп; работник, который раздавал серпы, ничего не говорил и не смотрел им в глаза. Появился высокий мужчина в свежеотглаженных брюках цвета хаки. Он поднял вверх серп.

– Все вы знаете, как им работать! – крикнул он. – Сожнете вот это поле, тут два моргана. Начинайте!

Растянувшись в линию, в трех шагах друг от дружки, жнецы двинулись по полю: наклон – пучок в руке, сечет серп, полшага вперед – работа пошла в таком ритме, что К. тут же вспотел и у него закружилась голова.