Жизнь и время Гертруды Стайн

Практически начиная с этого года, Стайн полностью переключается на литературное творчество, коллекционирование отходит на второй план. Вдохновленная выступлениями в Америке, успехом Автобиографии, она приступила к написанию очередной биографии.

Контакты с художниками становятся редкими. Хуан Грис умер, Челищев покинул Европу. Многие молодые художники, прежде нуждавшиеся в поддержке и патронаже, вышли на самостоятельный путь.

Пикассо, разведясь с Ольгой Хохловой, погрузился в свои личные дела. После Первой мировой войны Гертруда не приобрела ни одной его картины. К тому времени Пикассо стал знаменит, цены на его картины взлетели вверх. К тому ж, у нее уже собралось немало его работ. Начиная с середины 1930-х годов, Гертруда и Пабло почти не переписываются. Возможно, сказалось широкое распространение телефона, а с 1938 года и близость проживания. Разве что Пикабия, да верный Франсис Роуз оставались в сфере влияния Гертруды.

Гертруда и Элис вернулись в Европу, наполненную слухами о предстоящих переменах. Гертруда, казалось, ничего не замечала. Разве что приход к власти во Франции коалиционного правительства социалистов и коммунистов во главе с Леоном Блюмом привлек ее внимание. Опасаясь возможных волнений и прочих катаклизмов, Гертруда для сохранности постепенно переправляла рукописи Ван Вехтену. Токлас не отрывалась от машинки, перепечатывая их. Войны Гертруда не боялась и не верила в ее начало. А вот революций и возможных пертурбаций опасалась — вдруг восставший пролетариат реквизирует и картины и рукописи.

Одобряя некоторые реформы, проводимые Гитлером, она игнорировала (или старалась не замечать) антисемитские законы, введенные еще в 1933 году и оформленные официально в 1935-м — в том самом, когда состоялся американский тур. В том же году немецкие войска вторглись в Рейнскую область, а режим Муссолини оккупировал Эфиопию.

Майкл с семьей незамедлительно вернулся в Америку как раз после возвращения оттуда Гертруды. Вряд ли до нее дошел смысл его слов: «… я хочу разговаривать с почтальоном и садовником по-английски». Майкл ссылался на пошатнувшееся здоровье, но трудно представить себе, что одновременно он не видел, что случилось в соседней Германии и чем это кончится во Франции. Ведь поток немецких беженцев-евреев возрастал с каждым днем.

Но все происходившее, казалось, не касалось писательницы. Творческие планы переполняли ее. Она старалась смотреть на перемены в жизни оптимистически.

Градус известности по приезде из США зашкалил. Не оставляли в покое как старые друзья — Бернар Фей, Ван Вехтен, Вильям Роджерс, таки новые знакомые: писатель Торнтон Уайлдер, профессор литературы Сэмуэль Стюард, известный британский фотограф Сесиль Битон и др.

Первым из списка новых приятелей летом 1935 года появился Уайлдер. В течение 10-дневного пребывания в Билиньине у обоих было достаточно тем для обсуждения.

При близком знакомстве Стайн пришла в восторг. «Ужасно приятный, — отреагировала она в письме к Ван Вехтену, — полезный во многом». Гертруда в свою очередь произвела большое впечатление на Уайлдера, и они довольно быстро стали друзьями; завязавшаяся между ними постоянная переписка продолжалась 12 лет.

Неизвестно, каким образом Торнтон повлиял на стиль Гертруды и повлиял ли вообще. Но постоянные беседы с ним в Париже и Билиньине легли в основу ее книги Географическая история Америки или Соотношение человеческой натуры и человеческого ума.

Из бесед и собственных размышлений она определила два противоположных термина — индивидуальность, определяемая историей, памятью и личными интересами в определенный промежуток времени, и некую внутреннюю сущность, независимую от каких-либо условий.

Соответственно она различает человеческую натуру, привязанную к пространству и времени (индивидуальность), и человеческий ум, относящийся к сути существования и созидания.

К моменту их встречи Торнтон около восьми лет не писал ничего заслуживающего внимания, превратившись фактически в ‘летающего’ по всей стране лектора. Встреча с Гертрудой расшевелила его. Она рекомендовала уйти от определенной ограниченности, свойственной лектору, специализировавшемуся на одной и той же тематике. Она уговорила Торнтона дать волю воображению, вернуться к писательской деятельности, прекратить работать на других: «Ну почему, почему вы — общественный деятель?»

Гертруда также заметила в беседе, что жизнь каждого — ее и его включая — полна историй. Они, хотя привлекательны, но сами по себе не так уж интересны. На самом деле интересно, как каждый рассказывает свои истории. Уайлдер посчитал эту встречу, откровенные разговоры в течение многих часов и влияние ее идей и принципов «великой удачей». Позднее он признался: «Насколько я помню, она прочитала всего лишь одну мою книгу… Тем не менее, она взяла на себя труд превратить меня в писателя. В произведениях, написанных мной впоследствии, ее влияние, возможно, и не видно на поверхности, но куда важнее: оно заложено внутри».