Атмосфера Парижа дышала вольнодумием, свободой самовыражения. Пестрота и разнообразие культурной жизни не могли не привлечь молодежь. Особенно ту ее часть, которая искала творческой новизны и общения — дадаизм, экспрессионизм, символизм был к их услугам. Экспрессионизм через несколько лет после окончания войны получил теоретическую основу в манифесте Бретона: «Диктовка мысли вне всякого контроля со стороны разума, вне каких бы то ни было эстетических или нравственных соображений». Война убедила многих, что жить надо мгновением, презирая скуку и богатство. Американцы, особенно американки, обнаружили и свободу сексуальной жизни. Наполеоновский кодекс не считал преступлением гомосексуальные связи по взаимной договоренности. Такой стиль жизнь был немыслим в Америке. Для женщин Париж оказался местом, где они могли жить, работать и любить, как им заблагорассудится, являясь своего рода очагом восстания против гетеросексуальных оков. Не желая оставаться в стороне от культурной жизни, перебравшиеся в Европу лесбиянки открывали книжные магазины, принимали участие в работе издательских учреждений, театральной жизни, различных клубах и обществах. Более обеспеченные открывали частные салоны. Между 1921 и 1924 годами число американцев в Париже подскочило с 6 тысяч до 30; в основном то были начинающие писатели, художники и музыканты обоих полов. Они перебирались в город огня и света, находя там свободу существования, вдохновение и полет мысли, как нигде в другом месте. Как выразилась позднее Гертруда, важным оказалось «не столько, что она [Франция] давала, а то, что она не отбирала». Париж притягивал американцев разнообразием и интенсивностью социальной жизни. Кафе и бистро Монмартра переполнились, там возникали и обсуждались идеи, там проходили споры и драки. Художник Франсис Роуз, едва прожив несколько месяцев в городе, заметил: «В Париже все ругались со всеми». Экономически страна была разорена, но это обстоятельство даже оказалось на руку американцам — курс доллара настолько превышал франк, что за двадцать долларов в неделю можно было вполне безбедно жить. Несколько сантимов позволяли допоздна сидеть за столиком и даже там дремать — официантов инструктировали не будить спящих. Не было еще в истории Соединенных Штатов периода, как первые три десятилетия XX века, когда бы такое большое число артистов, художников, музыкантов, писателей, издателей покинуло родные места и устремилось к чужим берегам. Десятки историографов и литературоведов сфокусировали исследования на этом периоде, пытаясь понять подобный феномен. Обследование отелей и квартир в районе Монпарнаса показало, например, что его вполне можно было принять за американскую деревню, а французские официанты, консьержки и владельцы лавок сошли бы скорее за экзотику. Небольшого набора французских фраз вполне хватало на ежедневные нужды.
Название этому необычному периоду в жизни молодых американцев и местной молодежи дала не кто иная, как Гертруда Стайн.
С ее легкой руки вошел в мировую историю термин
Как заметил писатель и историк американской литературы парижского периода Малкольм Коули, несмотря на все достижения и возможности, существовавшие для литературной молодежи того времени, термин ‘потерянное поколение’ в течение долгого времени заслуживал определения, данного ей Стайн. Причины, по его мнению, заключались в отрыве от своих корней, отрыве от религиозных и иных традиций. Оно — поколение — было потеряно, поскольку «было подготовлено к иной жизни, отличной от той, что сложилась после войны, поскольку жило в эмиграции».
К литературным достижениям молодежи, о которых упоминает Коули, следует отнести хотя бы такие произведения американской литературы того периода, ставшие классикой мировой литературы, как