В какой мере принимал король на свой счет откровенную критику, адресованную в «Рассказе студента» вымышленному молодому маркграфу, который думает только о забавах да соколиной охоте (пристрастие к соколиной охоте постоянно ставилось Ричарду в упрек) и не заботится о том, чтобы произвести на свет наследника, к большому расстройству и огорчению подданных?
Теперь, в конце 90-х годов, высокомерие Ричарда, стремившегося вопреки растущему противодействию сделать свою королевскую волю высшим законом Англии, стало почти непереносимым. Призвав к себе Джеффри Чосера, уединенно жившего на покое, он послал его путешествовать по всей стране – вероятно, Чосеру было поручено сплачивать ряды сторонников Ричарда. Сам Ричард тоже принялся объезжать во главе своей армии всю Англию, чтобы запугать своих врагов, устрашить их этой демонстрацией силы. И очень скоро стража из чеширских лучников перестала выглядеть ненужной мерой предосторожности короля, одержимого манией преследования: его начали ненавидеть.
3 февраля 1399 года Ричард лишился надежной политической опоры в лице Джона Гонта. Эта катастрофа означала не только то, что со смертью Гонта, скончавшегося в возрасте пятидесяти восьми лет, Ричард потерял главного своего сторонника и защитника. Состояние Гонта – как земельные владения, так и доходы от сдачи земель в аренду – было поистине огромно, а вместе с состоянием его сына и наследника Генриха Болингброка, герцога Херефордского, этого давнишнего врага короля, оно превысило бы состояние и могущество короны. В свете монархической теории Ричарда это представляло совершенно неразрешимую проблему. Отчаявшись решить ее, Ричард заменил Болингброку десятилетнее изгнание пожизненным и блокировал наследование им отцовских земель, но сохранил земельные владения Ланкастера в неприкосновенности, с тем чтобы впоследствии Генрих или его наследник могли просить о введении их в наследство. Это был наиболее умеренный образ действий. Генрих вернулся в Англию с войском вторжения и направился к своему родовому замку Понтефракт, где к нему примкнули огромные толпы простых людей, равно как и крупнейшие феодалы.
Ричард, которого эти события застали в Ирландии, настолько убедил себя в божественном происхождении своей власти, что даже теперь, вполне возможно, не утратил всегдашней уверенности в себе. Он так часто и с таким чувством рассуждал о своих абсолютных правах и о защищающей его деснице божьей, он так горячо молился богу (как и его предшественник Эдуард II), он столько раз убеждался в присущей ему, словно святому, способности исцелять больных (во всяком случае, так ему казалось), что, может статься, чувствовал себя неуязвимым; в этом отношении прототип, вероятно, был схож с образом, нарисованным впоследствии Шекспиром, и мог говорить речи, не слишком отличавшиеся по содержанию от знаменитого монолога, с которым обращается шекспировский Ричард II к стороннику Болингброка графу Нортумберлендскому: