Читаем Жизнь и труды Клаузевица полностью

Что касается до второго пункта, либералы должны бы сказать нам, к чему послужат представительные собрания, демократические по составу и враждебные исполнительной власти. История, во всяком случае, не доказывает их полезности. Это было, по крайней мере, в момент наименьшей политической свободы, когда при Елизавете и Кромвеле Англия играла в истории наиболее прекрасную роль. Парламентские дебаты могут увлечь правительства к энергичным решениям, но они могут также их парализовать. В немецких государствах, малого протяжения и окруженных врагами, до крайности важно, чтобы парламентские дебаты не помешали правительствам сохранять свои секреты и действовать с нужной быстротой.

Конечно, вполне законно стараться помочь правительству или его заставить быть справедливым, доставляя ему советников, посланных от разных классов населения, но если какое-либо учреждение и способно пропитать политику государства мудростью, энергией и постоянством, то это, прежде всего, министерство и государственный Совет, сформированные согласно крепким принципам и облеченные авторитетом. Со стороны таких властей никогда не будет препоны для энергичной воли крупного властителя и всегда [будет] поддержка и руководительство для властителя слабого; это истинные органы политической деятельности, совершенно не похожие на народные собрания, где больше заняты прекрасными речами, чем нужным делом.

Парламент, как его себе мнят немецкие демократы, оказывает на общественное мнение злое влияние, он повергает души в постоянное беспокойство; он заставляет думать каждого, что государство нуждается в его непосредственной помощи, как будто эта болезненная агитация и страсти болтунов и наглецов могут принести хоть какую-нибудь пользу охране общих интересов. Важно не то, чтобы граждане принимали непосредственное участие в руководстве делами, но чтобы, не посвящая все свое время исключительно своей частной жизни, отдавали бы себе отчет в больших интересах, национальных и постоянных, следили бы за политикой правительства и свидетельствовали бы о своем удовлетворении или недовольствии.

Удовлетворение или недовольство народа, относительно чего не трудно будет ориентироваться, внушали [бы] правительству те меры, которые нужно принять для общего блага.

Особенно автора смущали некоторые события, вроде Вартбургских празднеств[252] и убийства Коцебу, а с другой стороны такие беспочвенные, но полные огня и демагогии проповеди, как книга Гёреса; и он задается вопросом, неужели в обстановке Пруссии имеются аналогии с картинами, пережитыми Францией до революции[253].

Пересчитавши состояние Пруссии (большие налоги, упадок торговли, дурную жатву 1816 г., вызвавшую ужасный голод…), он находит его довольно безотрадным, но все эти горести характера временного, а в целом население имеет полные данные быть удовлетворенным; главная причина их волнения — только пустота некоторых болтунов, страшно желающих играть роль и иметь аудиторию.

В своей боязни демагогических идей Клаузевиц доходит до совета правительству взять в более прочные руки народно-учебное дело, иначе либеральные педагоги испортят детей раньше, чем последние сами научатся ценить жизнь своим здоровым фактическим чутьем.

Эта политическая боязнь свобод и революции, как известно, была достоянием первых трех десятилетий XIX века, и философ военный в этом случае не представлял собою исключений. Как известно, на конгрессе в Карлсбаде Австрия, например, упрекала Пруссию, что она является очагом демагогии, да и ее армия будто бы заражена прискорбным духом независимости[254].

На этом неожиданно обрывается манускрипт. Судя по свободе, с которой Клаузевиц выражается по адресу канцлера Гарденберга, министра финансов Бюлова и князя Меттерниха, можно быть уверенным, что трактат не предназначался для ближайшего опубликования.

Резюмируя политическое существо мемуара, можно сказать о мыслях Клаузевица следующее: в стране монархической правительство законодательствует без народа, но для народа; оно не слушает пустых требований, но оно не противоречит ни одной из действительных социальных сил; оно присутствует при их игре, при нарастании одних и падении других; оно учитывает соотношения сил и направляет их борьбу в духе равенства, стараясь сделать ее мирной; правительство выдвигается над нацией и руководит ею, но с глубоким ее знанием и стараясь представить собою ее в целом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология отечественной военной мысли

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии