Читаем Жизнь и судьба: Воспоминания полностью

И вот мы стали через Татьяну Павловну получать то письма большие, то записочки, то обращения и увещания к пастве, а то и поздравления с праздниками (письма — собственной рукой писанные, а остальное — келейницами), и сами опять через Татьяну Павловну отправляли письма, которые я писала под диктовку Алексея Федоровича. Кроме того, Алексей Федорович каждый раз посылал и деньги — старцу и его близким они были крайне необходимы. Из осторожности Татьяна Павловна каждый раз просила письма сжигать. Но я, грешница, приученная Валентиной Михайловной хранить и беречь все малейшие бумажки Алексея Федоровича, ослушалась наставлений Татьяны Павловны и складывала письма и записочки в особый мешочек и запрятывала подальше. Как рада теперь, что сохранились эти бесценные свидетельства общения двух полных единомыслия, близких духовно и душевно людей. Обсуждалось в этих письмах с полной откровенностью прошлое, общее для обоих, раскол церковный, нынешнее к нему отношение. Алексей Федорович смотрел на дела церковные пессимистически, не верил в возрождение самого дорогого, а о. Иоанн его утешал, даже иной раз спорил и укорял. Алексей Федорович хоть и терпел, но страдал от бессонницы, от враждебности в издательствах, в кругах научных. (Ведь все помнили проклятую речь Лазаря Кагановича, и доверия к старому профессору не было. Пришлось завоевывать место под солнцем, сохраняя достоинство и честность мысли, — не каждому это по плечу.) Со своей стороны о. Иоанн укреплял свое духовное чадо молитвами, освященными просвирками (литургию правил тайно) и просто дружеским ласковым словом. Для него Алексей Федорович всегда оставался не столько «глубокоуважаемым», сколько «дорогим» и «бесценным» человеком. Прислал крупными печатными буквами написанную замечательную «Молитву святых седми отроков на немощного и неспящего» (такую я нигде потом не встречала). Почерк у о. Иоанна четкий, изящный, орфография неустойчивая, то совсем старая, то несколько упрощенная (время берет свое). Заканчивает всегда одинаково — «с неизменной любовью, недостойный игумен». Самое главное, просит Алексея Федоровича исповедоваться письменно (ничего не поделаешь, ближе нет никого, кроме этого старца) и так же письменно «властию, данной от Бога», отпускает грехи. Да как выслушивает внимательно, хотя Алексей Федорович у него не один, духовные чада в нем нуждаются, и надо обо всех помнить, а болезни одолевают о. Иоанна.

Человек высокого интеллекта (недаром учился в университетах Москвы и Геттингена), философ, духовный учитель, он и рад пообщаться на темы научные (с таким, как Лосев, — большая редкость), и вопросы задает глубокие, и мнения спрашивает о книгах, им недавно прочитанных, хотя бы об известном сочинении Льва Шестова «Афины и Иерусалим», — без книг не может, и еще удивительно, что они к нему путями сложными приходят. Значит, кто-то заботится, помогает, и не только преданные, охраняющие его покой женщины (а с ними тоже непросто, каждая достойна особого внимания, и трудновато бывает, по его словам, с ними, но любовь все покрывает).

Чаще всего о. Иоанн размышляет, укрепляя Алексея Федоровича, о славном прошлом гонимой церкви. «Не бессмысленна наша жизнь», итоги будут подведены, «и будет день, когда падем мы пред Господом на лица свои»… «Хочется мне, — пишет о. Иоанн, — послушать Вас, узнать Ваши мысли обо всем, что творится в мире, мысли стоящего на страже зоркого духом наблюдателя видимых и не видимых, и не теряю надежды, что Господь устроит все и не лишит меня этой радости». И еще: «Так хотелось бы вступить хоть разок в общение с Вами, и в области не только сакраментальной — узнать Ваши мысли о многом». Мечтает о. Иоанн общаться с достойным собеседником, да пойди, попробуй встретиться — пути тысячеверстные разделяют. Убежденный антисергианец, он уверен в правоте их с Алексеем Федоровичем общего дела. Я читаю Алексею Федоровичу вслух и громко, но, кажется, что звучит не мой голос, а тот, далекий, но родной и понятный Алексею Федоровичу, переживающему трагедию церкви: «Я глубочайшим образом уверен, что в будущем все то, что начато м. Сергием и с таким усердием развивается и прогрессирует при его преемнике, будет сурово осуждено вселенским церковным сознанием и судом(подчеркнуто о. Иоанном. — А. Т.-Г.).Это будет нашим оправданием, нашим успехом, нашей победой» (хотя письма не датированы, но по некоторым приметам это 1967 год). Собеседник Алексея Федоровича понимает, что Алексей Федорович «изнемогает», но уверен, что ему «готовится праведное воздаяние». «Пока я жив, буду с любовью молиться за Вас, а когда умру, то верю, что о нас обоих не устанет молиться св. Церковь, не забывающая никого из Своих чад, даже самых незаметных, немощных или одиноких».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии