Читаем Жизнь и судьба: Воспоминания полностью

Зато мы веселились вовсю, забыв о школе, когда с моря вдруг приходил с ветром дождь, сильный южный ливень. И мы, ребята, отплясывали под теплыми струями и орали песню:

Дождик, дождик, пуще,Дам тебе гущи,Дам тебе ложку,Хлебай понемножку!

А потом просительно:

Дождик, дождик, перестань,Я поеду в АрестаньБогу молиться,Христу (или Кресту) поклониться.

И дождик действительно переставал. А что же это за загадочная Арестань? Так и не знаю. Но Бога и Христа или Креста почему-то знали. Вот вам и советские дети.

Однако чего-то красивого, праздничного не хватало. Я уже знала, что в русском драматическом театре — где все свои артисты, как тети и дяди, — антреприза балета. Упоение от легчайших, тончайших, блестящих юбочек, особой балетной поступи, полетов, вращений, улыбок, поклонов, цветов от поклонников. А на ночь они особенно горячи и красноречивы. И я говорю родителям: хочу танцевать, буду балериной. Делать нечего. Мама отдает меня к отставной балетной даме. У нее нечто вроде маленькой домашней школы. Я щеголяю балетным шагом, он очень мне нравится. А мама смеется, вспоминая гимназическую песенку: «Мамзель стрекозель, бараньи ножки, nous-avons, vous-avez красные сапожки».

Но для меня все мало. Знаю, что отец основал в городе музей (у него в Москве будет тоже «свой», где все народы Союза найдут место) [46]. Мы частые посетители нашей дагестанской сокровищницы. И чего там только нет! Какая роскошь — старинная кавказская утварь, оружие, монеты, одежда, картины, ожерелья, серьги, браслеты — все вызывало восхищение.

Мы гордились, что отец подарил в музей старинную рукописную книгу, священный Коран, в переплете тончайшей художественной работы, и другие редчайшие книги [47]. Тетя Уммочка, внучка Хаджи-Мурата, пожертвовала в музей молитвенный коврик деда. В музей доставили из имения князя Барятинского богатейшую его коллекцию, в том числе седло и оружие Шамиля. В 1930-е годы (до ареста отца) тетя Уммочка бывала у нас в Москве, изящная, тоненькая; она стала врачом.

Знаю, что в Дагестан приезжал знаменитый ученый Иосиф Абгарович Орбели из Ленинграда, из Эрмитажа [48]. Он подарил маме старинные бусы из загадочных зеленоватых камней, но маме было страшно их носить — это ведь из древних погребений.

Значит так — я буду археологом.

Но ведь у меня есть еще замечательный старший мамин брат, Леонид Петрович, дядя Леня. Он известный ученый, филолог — так это называется, лермонтовед (а что археолог на кавказской земле — Осетия, Ингушетия, Чечня — это само собою разумеется). Лермонтов — любимый поэт моего отца и моего дяди Леонида Петровича. Следовательно, я буду филологом [49].

Как мне не быть филологом, если я с детства слышу такие замечательные интересные фамилии, как Марр и Дирр [50], которые мне всегда напоминают мурлыканье кошки или рычание собаки. Н. Я. Марр приезжал к нам в гости. Я хорошо все это помню. Сохранился снимок нашего совместного путешествия. Недаром через много лет, когда извратив и доведя до абсурда теорию Марра, стали ее всюду насаждать, профессор Андрей Александрович Белецкий, наш друг, смеясь, говорил: «Аза нам поможет. Ведь она сидела на коленях академика Марра».

Но чтобы успеть все сделать, надо жить долго. И я в шесть-семь лет говорю себе: буду жить долго, может быть, до 95 или 100 лет. И часто потом в течение всей моей жизни, когда казалось очень тяжело и события катастрофические, какой-то голос говорил: «Ничего со мной не будет, буду жить долго, долго, как задумала в детстве». Специалисты-психологи говорили мне, что я, сама того не понимая, запрограммировала свой организм на такую долгую жизнь.

Но это не значит, что я оптимист. Я очень мрачно смотрю на так называемый прогресс. И спасает меня отнюдь не какое-то там программирование, а Господь Бог. Ведь я видела его и ощущала его присутствие года в два — три, когда мама возила меня во Владикавказ к дедушке. Там однажды очередная нянька, гуляя со мной, показала мне плывущее облако на высоком, синем южном небе и сказала: «Видишь Боженьку?» И я, глядя вверх в бездонную пронизанную солнцем синь, не сомневаясь, ответила: «Ну да, да вот он сидит». А ведь никто никогда в моей семье не упоминал Бога и не говорил о нем (даже вроде: «Бог накажет…»). Чувство врожденное, вполне естественное живет в душе и сердце человека. Вот почему Бог нам прибежище и сила. И никаких программ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии