Книгами обмениваемся друг с другом, выясняются общие интересы с некоторыми студентами. Беседуем, сидя под деревьями, о прочитанном с Любой Кабо (дочерью географа профессора Р. Кабо), в будущем писательницей [184], очень мне симпатичной; и я прислушивалась к старшей своей собеседнице, уже прошедшей и через высшую школу, и через опыт самостоятельной жизни. Обмениваемся мыслями и книжками с Сашей Каном, историком (сын нашего профессора Сергея Борисовича Кана). Оказалось, что у нас обоих есть общие духовные запросы, и мое лютерово Евангелие имеет у Саши большой успех (давать не боялась — человек порядочный). С Леночкой Голубцовой (дочь Людмилы Васильевны Крестовой, доцента филфака) дружим по-настоящему — играет большую роль тесное общение и с Людмилой Васильевной, и с членом ее семьи Верой Дмитриевной Кузьминой (тоже наш доцент, я уже упоминала о ней выше [185]. С почтением смотрю я на студента мрачноватого, Толю Егорова (будущий академик РАН) [186]. Толя — старше меня на два года, очень молчалив и замкнут, много читает. Ребята удивляются — о чем это мы с ним можем говорить. Он мало с кем общается. Но у нас есть что обсудить, ведь он пишет работу у самого Б. А. Грифцова о Бальзаке, а я у Бориса Александровича работаю в семинаре и сочиняю «Романтические элементы в творчестве Бальзака», да еще по-итальянски читаю Данте и песнь о Роланде на старофранцузском — и тут без помощи профессора Грифцова невозможно обойтись.
С Толей Аграновским нас объединяет общая судьба — отец и мать арестованы в 1937 году. К Толе вернется отец в 1942 году, а моя мама ко мне в 1943-м. Так же, как и я, пишет он в гулаговский лагерь письма, сообщает о командировке на посевную в глубинку Алтая, в Шебалдинский аймак (район), — ведь он не только учится, но и работает. Ему, как он пишет матери, «не привыкать» (30 мая 1942 года). Брат его, Валерий, сообщает матери точный адрес Анатолия: Ойротская автономная область, город Ойрот-Тура (а не Айрот-Тура), пединститут им. К. Либкнехта (4 ноября 1941 года) [187]. Анатолий — любимец всего института (он заканчивал истфак в 1943 году), живой, веселый, красивый, высокий, никогда не отказывается от работы, и его посылают вместе с Колей Бибилейшвили, тоже нашим активистом, добывать продукты для института в далекие, южные горные аймаки, в Чемал, Манжерок, в Онгудай. Он — непременный участник наших вечеров и даже сочинил вальс «Ах, Онгудай, Онгудай», который распевают и под который танцуют. Вместе с нашими преподавателями ходим в кино смотреть «Леди Гамильтон» (Лоуренс Оливье и Вивьен Ли — герои). Толя помогает устроить вечер классической музыки в том же кинотеатре (маленький, но удобный зальчик, нечто домашнее), и все мы с надеждой слушаем увертюру «Рассвет на Москва-реке» к «Хованщине» Мусоргского [188]. Как технически устроили музыкальный вечер, не знаю, на то есть Толя Аграновский. Он много знает, все замечает, записывает, недаром станет выдающимся журналистом и публицистом, с большим культурным фундаментом [189]. С Викторией Мандельцвейг (все зовут ее Тора) мы во многом единодушны, как и с Галей Коган, подружкой по нашей общей комнате. Но Тора живет отдельно вместе с мамой Фаиной Абрамовной (отец умер в лагере), что у нас не редкость; есть и другие девочки вместе с матерями (вот и Альбина Пуйша такая) — им все-таки легче, друг друга поддерживают. А мы с Галей — одни.