Жизнь и смерть в аушвицком аду

Мы, стоявшие вдалеке во время всего события, не зная, что там произошло, потому что договорено было по-другому, и то, что там произошло в последнюю минуту […], не успели дать нам знать, и мы, увы, остались одни без наших близких, без наших самых дорогих, уже не с кем жить и, что ещё хуже, не с кем умирать. Из всех наших доверенных не осталось ни никого из […]. Остался в живых упомянутый Йекл Гандельсман, один из столпов главного руководства всей акции. Благодаря тому, что он был вместе с теми 3 людьми, которые остались чтобы взорвать[983] крематорий и вместе с теми […] поздно […] который они ещё не успели взорвать […] здание и они […] Но, к сожалению, снова он находится вместе с несколькими русскими, которые находились […] в крематории III и были пойманы: они сидят, арестованные, в Бункере[984], в руках политотдела, и легко себе представить, что там с ними делают. Тут остался только […] один даян[985], образованный человек […], быть с ним, но далёк от понимания всего дела просто из-за его позиций, которые всегда держатся в рамках еврейского закона, и ещё один, упомянутый Малинка Элуш, который должен был быть вождём акции в командо крематория, который он […], но многие вещи, которые требуют размышления. Он слишком молод с маленьким жизненным опытом. Это событие, военное событие […], связанное с военными вопросами.

Но не мы виновны […] недостаточно удалась, виновен […] и его мощная сила, которую он […] в первый раз дожили, чтобы люди — принимая во внимание то, что требует от них […] не пугаясь того […] несмотря на то, что у них ещё были шансы жить дольше и жить как раз[986] в хороших условиях, потому что еды и питья, курева у нас в избытке […] и всё же решиться и героически положить конец собственной жизни! Это достойно восхищения, записать в нашей истории, но с тех пор, как […] преданные золотые товарищи, вас больше нет с нами, как вы уже выполнили[987] ваше задание и сделали своё, будьте уверены, что и мы, которые сейчас ещё живут, которые ещё бродят по большой печальной могиле.

из-под […] уверены ли […] предадим, мы […] не будем […] нас тоже ничего не пугает […] с вами […] вместе бороться […] начали […] начали […] начали, но мы это […] и все вместе мы всё дело сделаем.

И такое останется навечно у нас и все те, которые сумеют оценить наше положение. Остается […] помянуть их добром.

[988]

[…] встретились с нашими союзниками […] в общем деле. Мы все думали, что это продлится несколько дней из-за того […] Ойшвиц по нашим причинам […] узнают, живёте ли вы […] будете сами себя обманывать до тех пор, пока сами себя заманите. Это мы поймем позже. Поэтому мы с нашей акцией точно не опоздаем. Так что помните, мы вас предупреждаем, только один шанс у […] помните, не теряйте последний шанс, который тут […] временем они хорошо поняли, и они сделают как вы […], но не преждевременно, это нам подскажет время. […] И в их словах мы уже как-то начали немного сомневаться, они уже потеряли у нас часть доверия из-за их непоследовательности и другого.

<После восстания>

Теперь, ещё через пару дней после события […] мы уже знаем точно, где мы в этом мире, где мы находимся […] приходим к решению — отважные […] быть готовыми к […] нужно было перейти от слов к. практике, к поступкам, выяснилось, что все они[989] ещё далеко не готовы. Ещё хуже, что они ещё не готовы мысленно. Они ещё не в состоянии предпринять такое. Попросту говоря, им ещё хочется жить. Умереть, говорит он, у меня ещё есть время. Поэтому […], в отличие от наших парней, […] всё время нас упрекали, что мы слабые, трусы.

Те, которые боятся смерти, те, которые хотят прожить ещё день, для которых час жизни играет роль […] но реальность, события […] показали […] событие за […] как раз мы, которых обвиняли в трусости, были теми […] всё время с ожиданием […] чего-то дождаться мы […] шанс на что-то […], но чем шире это было […] когда мы увидели, что нам нечего ждать, что все эти обещания и уверения, которые мы получали всё это время, все были пустыми фразами, построенными на лжи и лицемерии. Тогда мы решили и сказали: достаточно. Не пугаться исхода боя […], несмотря на то, что у них ещё были шансы чуть-чуть пожить, может быть, ещё дольше, чем у всех тех из лагеря, все же у них была сила сознательно пойти на смерть. Почему […] у всех остальных из лагеря не было силы […] обращение с нами […] обычно в контакте с поляками […] это просто […] преданность делу отдавать им! […] они использовали нас во всех областях […] мы доставляли всё, что они требовали, то есть золото, деньги и другие ценные вещи на большие миллионы.