Жизнь и смерть в аушвицком аду

Поэтому закономерно, что своего рода нервом повествования Левенталя являются отношения между двумя центрами Сопротивления в Аушвице-Биркенау — польско-австрийским в Аушвице-1 и еврейским, зондеркоммандовским, в Биркенау. Эти отношения, как и вся история совместной подготовки ими восстания, весьма поучительны[898].

И уже после разгрома восстания — в самом конце своей рукописи, как и своей жизни, — Левенталь бросает полякам из общелагерного подполья прямо в лицо обвинения в сознательной недобросовестности, подлом коварстве и антисемитизме. Нас, своих еврейских партнеров из «зондеркоммандо», вы не ставили ни в грош и попросту водили за нос! Даже фотографии, статистику и другие материалы, полученные прямо из крематориев, вы приписывали себе и использовали только для своих целей! Сами же — в решительный момент восстания — всегда обманывали нас, всегда бросали на произвол судьбы: наши жизни, жизни проклятых «зондеров», вам не стоили ничего! «Дай бог, чтобы один их наших ещё раз мог бы встретиться при жизни со всеми этими союзничками», — заключает Левенталь свою обвинительную часть.

Вот по этим упрекам и прошлись позднее ножницы польского цензора-коммуниста. Но сами слова Левенталя оказались во многом пророческими:

«Евреев из зондеркоммандо, — писал Збигнев Соболевский, — в Польше при коммунистах всегда выставляли предателями, коллаборантами, но в моих глазах это были герои, ибо, имея пусть и небольшие, но шансы на выживание, они вчистую пожертвовали ими и разрушили крематорий единственно ради того, чтобы сократить смертоносный потенциал Аушвица»[899].

Кстати, после войны поляк Соболевский и Христианско-еврейское общество канадской провинции Альберта, куда он переехал, предложили установить на этом месте памятный знак, но поляки даже слышать об этом не хотели.

Залман Левенталь: тексты

<Заметки> [900]

<В цеханувском гетто>

[…] за несколько лет пройти через метаморфозы, страдания и […] гонения, через которые прошло еврейское население с началом войны в 1939 с тех пор, как немец занял […], сообщили, что […] и в нашем местечке […]. Будут по системе всех других городов специальные еврейские кварталы для евреев […] кварталы, отгороженные колючей проволокой и построенные […] Материальные условия в гетто ухудшились. Небольшой заработок […] состоял в контрабанде с поляками из деревни. Все остальные плацувки[901] внезапно полностью оборвались, совершенно были отрублены […] огородили в гетто и запретили евреям передвигаться. […] плохие материальные условия […] тесная скученная жилищная система […] евреи […] находятся в гетто просто до такой степени […] собственную мебель на дрова […] нужно было […]

[…] бесчестили, угрожая им ножами […] голые девушки […] ужасным образом […] засовывали им в зад палки до тех пор, пока они не умирали в тяжелых, невероятных страданиях, в муках […] пожилые люди […] садисты вынимают […] принуждают их насиловать […] дети […][902] женщин из их семей […]

[…] раздавать обеды[903] и ради других различных социальных […] отодвинули срок. 1/11 1942 […] было объявлено выселение,[904] […], которое охватило Плонск, Нови Двор, Найштот[905]

[…] заперты […] транспортировать […], собрали поздно ночью с помощью еврейских полицейских […] конечно, полагается большая благодарность за их сотрудничество […] так преданно со своим хозяином […] их всех уже нет на свете, не то бы я сам завел […] что из людей […] отвели к […] загнали […] несколько сот в вагон, оторвали […] ад […]

[…] картина выглядела […] до того, как рассвело, еврейское население уже находилось на сборном пункте. В брошенных домах нужно было оставлять двери открытыми. Всё плакало над горькою судьбой. Когда рассвело, […] собрали всё […] проезжали мимо тележки […] просто невозможно пошевелиться […]

[…] поляки, которые там находились […] просили деньги […] понятно, мы не жалели, мы все отдали, чтобы купить немного воды, но, к сожалению, поляки […] не выпускали […] одним словом, они от нас все получили […] умирает мать с 5 детьми, в живых остался из […] всей семьи только отец, который плакал, но без слез.

<В Малкинию и в Малкинии>

[…] что все решили не двигаться с места […] пиши пропало […] что будет со всеми […] то же должно произойти с каждым из нас […] определили вместе со своей семьей […] мы стали […] и были […] уже с полным осознанием, что идем на смерть […] когда пришел день выезда […] 17/11[906] […] вдруг […] детей, которые еще не могли сами ходить ножками, это […]