Во всем Муссолини желал видеть дисциплину, которая, по его мнению, в государственном масштабе могла бы легко заменить мозги (чужие, конечно). От чисток внутри административного аппарата он отказался, полагая, что «чистки» не расширяют, а сужают основу власти. Фашисты часто торопили события, сетовали, что их люди к 1925–1926 году составляли всего 15–17 процентов в госслужбах. Муссолини выслушивал эти «кадровые жалобы» и успокаивал: «Те, кто нам не нужен, отпадут сами по себе, как осенние листья. Зачем напрягать мускулы и порождать врагов? Мы сделаем так, что все окажутся или в наших рядах, или вместе с нами. И приказ будет не формальным, чем-то обязывающим только выполнять, а внутренней потребностью безоговорочного подчинения человека, не допускающего обсуждений, исключающего всякие сомнения. А если это не прививается, то «клиенту» необходима хирургическая операция, и ничего страшного, если в результате последует летальный исход.
Дисциплина — как религия, отступников не прощает, сомнения выкорчевывает. Вспомните даже великих Савонаролу, Галилея, Джордано Бруно и многих других. Как с ними расправилась церковь. Почему государство должно поступать иначе?» В конце 1925 года один парламентарий слегка пошел против Муссолини, против присвоения ему титула «главы правительства» и сразу был «поставлен на место»: осужден на пять лет тюремного заключения. Могло быть и хуже: он ведь посягал на честь и достоинство главы правительства.
Под главу правительства подстраивались все службы, законодательство, исполнительная и судебная власть. Фашизм проповедовался как главный фактор, определяющий умонастроения людей XX и последующих веков, а первое двадцатилетие должно было заложить огромные камни фундамента не только новой «Великой Римской империи», но и всего мира. Ни больше, ни меньше. Но при закладывании «камней» никто не должен быть рядом. Если чья-либо репутация начинала расти и заслонять даже частично Муссолини, новую популярную личность быстро делали непопулярной. Козлов отпущения или кандидатов в «надутые шары», из которых выпускают воздух, в Италии всегда легко и умело находили. Сам же дуче должен был оставаться непогрешимым.
Правда, одного никогда не умел Муссолини — это подбирать «нужных людей», которых он менял «как перчатки». На международной арене диктаторов — «злых гениев», способных, как Муссолини, бездарно заниматься подбором кадров, в ту пору не было, и так могло бы продолжаться до конца XX века. Он быстро научился оценивать и ценить разную лесть и сразу принимал в штыки тех, от кого веяло внутренней силой, духом противоречия, чувством собственного достоинства. Когда в 1926 году, видимо подражая Наполеону, Муссолини решил учредить Итальянскую академию для координации и направления итальянской культуры (кто только из диктаторов и «демократов» не занимался безуспешно этой сложной формой деятельности: и Сталин, и Мао, и Хрущев, и Брежнев, и другие), первую «шеренгу академиков» выстроил он сам. Но когда академики, включая известного драматурга Пиранделло, осмелились обратиться к дуче с просьбой подобрать достойных членов в свои отделения, Муссолини немедленно выразил свое несогласие. А Эйнштейна через несколько лет он открыто назвал мистификатором, агентом коммунизма, упрямым евреем и шпионом. Кое-что из этого «набора» определений, возможно, имело отношение к гению, но в очень малой степени. Отрабатывалась одна знакомая «научная позиция»: все открытия во всех областях первоначально делались в Италии и итальянцами, а уже затем расходились по всему свету. Понятно, как и почему инженер Маркони стал одним из «приближенных от науки» Муссолини.
На внешней арене Муссолини, беспрестанно делая агрессивные заявления, хотел выглядеть «миролюбцем», который вынужден отбиваться от тех, кто на него нападает. Кто-то сказал, что собаку обвиняют за то, что она укусила, но почему не узнать причину? Может быть, на собаку замахнулись палкой, и она так отреагировав? Так что не ходите по дорогам Европы с палкой, вблизи от границ или вдали от Апеннин. Муссолини даже желал за свое миролюбие (в частности, на Локарнской конференции) получить Нобелевскую премию мира. Не дали. Потому что «не поняли величия» дуче. Но это не помешало Чемберлепу, министру иностранных дел Англии, назвать Муссолини «замечательным человеком, работающим не покладая рук для величия своей страны».
Супруга Чемберлена вышагивала в жакете с фашистским значком на лацкане. Уинстон Черчилль, приехав в Италию в 1927 году, не скрывал своих настроений и заявил, что «если бы он не был иностранцем, то с удовольствием бы надел и не снимал с себя черной фашистской рубашки». Позже Черчилль развил это свое заявление на пресс-конференции: «Муссолини печется только о подлинном благе своего народа, а все остальное не имеет для него никакого значения. Если бы я был итальянцем, то беззаветно бы последовал за вами с начала до конца в триумфальной борьбе со все пожирающим, неукротимым ленинизмом».