Жизнь и смерть

И жена его, Татьяна Павловна, сначала удивилась такому равнодушию, потом оскорбилась, почувствовав задетым свое женское самолюбие и тщеславие. Но, приглядевшись к мужу, она как будто поняла его и уже совсем перестала его стесняться и считаться с ним, как с мужем. Рогожин снова стал бывать у них в доме, не рискуя, однако, заходить в комнату Логинова; из столовой к Логинову часто доносились отрывки их разговоров во время обеда или ужина. По вечерам в гостиной гремел рояль и разливался мягкий баритон Рогожина, любившего петь арию из "Пиковой дамы": "Я вас любил, любил безмерно", и исполнявшего её красиво, с большим чувством и пониманием. Логинов задумчиво слушал музыку и пение, нисколько не интересуясь исполнителями, чувствуя в музыке какое-то новое откровение, угадывая и ловя в ней глухой рокот приближавшейся к нему вечности... По ночам, когда он изнемогал от бессонницы, пота и тупой, ноющей боли в груди, угрожавшей каждую минуту перейти в мучительный приступ кашля -- ему чудились в глубокой тишине спящих комнат свистящие звуки, похожие на поцелуи и медленные, заглушенные стенами, двойные стоны, и рисовались отвратительные картины страсти, в которых действующими лицами являлись Татьяна Павловна и Рогожин. Но все это уже не волновало его, заставляло только брезгливо морщиться, и удивляться тому, как мог он раньше мучиться из-за таких пустяков. Жизнь представлялась ему маленькой, ненужной, пошлой, бессмысленной, и единственно важным и громадным казалась смерть, перед которой все отходило в сторону, стушевывалось и уменьшалось до микроскопически-ничтожных размеров...

III.

И равнодушно, брезгливо думая о теперешней Татьяне Павловне, ежедневному отсутствию которой он был рад, Логинов в то же время с недоумением думал о какой-то другой, маленькой Тане, которую он называл когда-то "чернушкой" за смуглость ее лица, черные глаза и волосы, вспоминал, как о страничке какого-то давно прочитанного, полузабытого романа.

Однажды ночью, -- это было так давно, словно никогда и не было, а только снилось, -- Логинов стоял на крыльце и слушал. Начиналась весна, снег стаял, и мокрая земля дышала теплым, весенним паром пробуждения. Где-то высоко, в глубине звездного неба, летели журавли и, невидимые, перекликались в небе друг с другом, словно боясь в темноте потерять кого-нибудь из товарищей. Их мягкие, круглые крики, как большие, упруго-жидкие капли, падали в тишину спящей земли и отзывались в душе Логинова непонятной, тихой радостью...

Он долго думал об этой радости и искал причину ее, и, наконец, вспомнил о соседке Тане, с которой только вчера познакомился. Спит ли она?..

Он подошел к ее окну. Оно было раскрыто, и девушка стояла в нем, упершись локтями в подоконник и положив лицо на ладони рук. И как будто давно-знакомый и близкий ей, он тихо спросил:

-- Отчего вы не спите?..

Она не удивилась, только как-то странно, загадочно посмотрела на него и задумчиво проговорила:

-- Журавли летят...

Все давно спали, и высоко над землей, в темной, звездной высоте летели журавли и кричали о весне, и казалось, что только они двое во всем мире слышат журавлей и знают, что наступает весна.

-- Вы всегда так поздно не спите? -- спросил он опять, чувствуя потребность сказать ей что-то тайное, радостное и боясь подойти к нему и еще не находя для него слов.

Она помолчала и ответила:

-- Нет... в первый раз так случилось...

Они говорили шепотом, потому что в доме все спали, и не хотелось кого-нибудь разбудить. Логинов стоял у окна и видел в темноте белую ночную кофточку и на бледном лице два больших темных пятна глаз. Что она ему? Зачем он здесь? И как это случилось, что она стала ему вдруг такой близкой, дорогой?..

-- Вы простудитесь... -- сказал он дрогнувшим от участия голосом: теперь сыро...

-- Да... сыро... -- задумчиво повторила она.

И ему почудилось, что в ее глазах мелькнуло удивление перед тем непонятным, таинственно совершающимся над ними.

-- Я вам закрою окно... вы будете спать...

-- Закройте...

Он уже взялся за раму окна и вдруг неожиданно, сам не понимая своей смелости, тихо сказал:

-- Таня...

Она откликнулась, как будто издалека, странным, глухим голосом:

-- Что?..

Но вместо чего-то таинственного и радостного, что рвалось у него из сердца, он грустно сказал:

-- Журавли летят...

Девушка взволнованно дышала, остановив на нем большие, удивленно-печальные глаза...

-- Таня...

-- Уйдите... не говорите больше... я... не могу...

Но Логинов не уходил, и она не отходила от окна, и глаза ее в упор смотрели на него, как будто в мучительном напряжении припомнить его в далеком, смутном тумане доземного существования. А журавли все летели высоко-высоко и кричали радостно-призывно в глубине звездного неба.

После Логинов снова стоял один на крыльце и, улыбаясь, бормотал: "ах, Таня!.." И повторял свой с нею разговор: "Отчего вы не спите?" -- Журавли летят... -- И потом соединял вместе: "ах, Таня, журавли летят..."

IV.