Жизнь и смерть

Но если я скажу ему, что буду с Эдит, если впутаю ее в то, что последует, то как это поможет Чарли? Облегчит ли его потерю возможность кого-то в ней обвинить? Или только подвергнет его еще большей опасности? Я помнил, как Роял смотрел на меня сегодня. Помнил черные блестящие глаза Арчи, стальные руки Элинор и Джесамину, по какой-то неясной причине казавшуюся самой пугающей из всех. Разве я и в самом деле хочу, чтобы отцу стало известно что-то такое, что может заставить их почувствовать исходящую от него угрозу разоблачения?

Поэтому единственное, чем я в силах был помочь Чарли, — это завтра прикрепить к двери записку со словами «я передумал», а потом сесть в пикап и поехать в Сиэтл. Я знал, что Эдит не рассердится, а отчасти даже надеется именно на это.

Но знал и то, что не стану писать такую записку. Не мог даже представить, как это делаю. Когда Эдит придет, я уже буду ждать.

Так что, пожалуй, я действительно выбираю ее, ставя выше всего остального. И хотя я понимал, что должен мучиться угрызениями совести, чувствуя свою неправоту, вину, сожаление — ничего подобного я не испытывал. Возможно, потому, что это совсем не ощущалось как выбор.

Но всё это имело бы значение, если бы наше свидание закончилось плохо, а я был почти на девяносто процентов уверен, что такого не произойдет, — уверен отчасти из-за того, что по-прежнему не мог заставить себя бояться Эдит, даже когда пытался представить ее в виде той Эдит с острыми клыками из моего кошмара. Я достал ее записку из заднего кармана джинсов и перечитывал снова и снова. Эдит хотела, чтобы я был в безопасности, и в последнее время приложила много усилий для моего выживания. Не в этом ли ее подлинная сущность? И если «слетят предохранители», неужели эта часть Эдит не возьмет верх?

Стирка была не тем занятием, которое могло занять мои мысли. Сколько я ни пытался сосредоточиться на той Эдит, которую знал и любил, но всё же не мог не представлять себе, на что похоже это «закончится плохо». Что при этом ощущаешь. Я посмотрел достаточно фильмов ужасов, чтобы иметь кое-какие устойчивые представления, и эта смерть не казалась самой страшной. Большинство жертв выглядели какими-то обмякшими и бесчувственными, пока их… высасывали. Но потом я вспомнил, как Эдит рассказывала о медведях, и понял, что в действительности нападения вампиров не вполне совпадают с голливудской версией.

Но это ведь Эдит.

Я обрадовался, когда наконец пришло время ложиться спать. Однако понимал, что мне ни за что не уснуть со всем этим хаосом в голове, поэтому впервые в жизни сознательно принял ненужное мне лекарство от простуды — то, которое обычно вырубало меня на добрых восемь часов. Я понимал, что это не самое ответственное решение, но завтрашний день обещал стать достаточно сложным, даже если я не буду ошалевшим от недосыпания. В ожидании действия таблеток я снова слушал диск Фила. Знакомые крики оказались до странности успокаивающими, и где-то на середине альбома я отключился.

Я проснулся рано, отлично выспавшись без сновидений благодаря злоупотреблению лекарством. И, хотя хорошо отдохнул, все равно чувствовал себя взвинченным и нервным, время от времени едва не впадая в панику. Приняв душ, я по привычке тепло оделся, хотя Эдит обещала на сегодня солнце. Потом выглянул в окно: Чарли уже уехал, а небо закрывал тонкий слой облаков, белых и пушистых — да и то, судя по всему, ненадолго. Во время завтрака я не ощущал вкуса еды, а когда закончил, бросился приводить себя в порядок. Я как раз закончил чистить зубы, когда услышал тихий стук, который заставил меня помчаться вниз, перепрыгивая через ступеньки.

Руки вдруг показались слишком большими для простого засова, и мне потребовалось некоторое время, но в конце концов я сумел распахнуть дверь — и за ней стояла она.

Я глубоко вдохнул. Вся нервозность сошла на нет, я был абсолютно спокоен.

Сперва Эдит не улыбалась — ее лицо было серьезным, даже настороженным. Но, оглядев меня, она явно расслабилась. Даже рассмеялась.

— Доброе утро, — Эдит хохотнула.

— Что такое? — Я посмотрел вниз, чтобы убедиться, что не забыл надеть что-нибудь важное, например, обувь или штаны.

— Мы с тобой два сапога пара, — снова засмеялась она.

Она тоже надела светло-коричневый свитер поверх белой футболки и джинсы, правда, ее свитер был с округлым вырезом, а мой, как и футболка — под горло. И наши свитера, и джинсы оказались идентичного оттенка. Только она выглядела как модель, а я, вне всяких сомнений, нет.

Я запер за собой дверь, а Эдит пошла к пикапу. Она ждала у пассажирской двери с мученическим выражением лица, которое легко было понять.

— Ты согласилась, — напомнил я, открывая перед ней дверь.

Забираясь внутрь, она послала мне мрачный взгляд.

Я занял свое место за рулем и постарался не съежиться от слишком громкого звука взревевшего двигателя.

— Куда отправимся? — спросил я.

— Пристегнись, а то я уже нервничаю.

Я закатил глаза, но выполнил ее просьбу.

— Так куда мы едем? — повторил я.

— Вначале по сто первой на север.