Жизнь и приключения Заморыша

Помню, когда еще жил у нас Петр и я с ним шел по городу, он говорил: "Вот, брат, какие тут здания! Прямо вроде людей. Глянь-ка направо: это ж - угрюмый старин. Ишь, как насупился! Ему все надоело, и хочет он только покоя. А это молодая девушка. Надела белое платье и смотрится в зеркало, не налюбуется. А это вот - купчиха-миллионерша: раздобрела на блинах со сметаной да черной икрой - и уже не поймешь, где у нее физиономия, а где что другое. А это - делец. Ему красота ни к чему. Ему - чтоб было прочно, надежно, навеки нерушимо".

Вот об этом я и вспомнил, когда остановился около греческого монастыря. Что это был за дом! Он не походил ни на один из домов, какие были в городе. Какая-то прямоугольная глыба. Видно, тот, кто его строил, добивался одного: чтоб никто в этот дом не проник и не увидел, как там живут и что там делают. А рядом с этим глухим зданием стояла высокая церковь. На вид она была строгая, но так к себе и притягивала. Алексей Васильевич, наш учитель истории, сказал, что она построена в классическом стиле, и уже начал было объяснять, что это означает, но потом заговорил о братьях Гракхах, да так к классическому стилю больше и не вернулся.

Входа в монастырский дом нигде не было, значит, надо было стучать в глухие тяжелые ворота. Я долго переминался с ноги на ногу, потом набрался храбрости и стукнул. Сейчас же что-то звякнуло, на воротах открылся маленький треугольничек, и в нем я увидел чей-то жуткий черный глаз. Глаз смотрел на меня, а я, как завороженный, на глаз. Потом из-за ворот спросили:

- Сто нусна?

У меня язык окостенел.

- Сто нусна? - не повышая голоса, спросили опять.

Я молчал.

- Сто нусна? - все так же спросили в третий раз.

Тут я опомнился и, запинаясь, сказал, что пришел петь по-гречески.

- Как звать, мальсик?

- Митя Мимоходенко, - ответил я, все еще сжимаясь от страха.

Ворота приоткрылись, в них показался чернобородый монах с дубинкой в руке. Я попятился.

- Иди, мальсик, - сказал монах. - Ну? Григора, григора!.. *

Я глотнул воздуха и вошел в ворота. Монах взял ме

* Скорей, скорей! (греческ.)

ня за плечо, отчего я опять сжался, и повел через вымощенный булыжником двор к каменным ступенькам. По ступенькам мы взобрались на каменное крылечко и вошли в длинный полутемный коридор с каменным полом.

Оттого, что везде все было каменное, у меня будто застыло сердце. Мне казалось что и рука у монаха была каменная, так крепко он сжимал мое плечо. Вдоль коридора, на одинаковом расстоянии одна от другой, шли плотно прикрытые двери, очень много дверей, но мы с монахом пошли не к ним, а вверх, опять по каменным ступенькам, и очутились в небольшой комнате. В ней стоял каменный диван - и больше ничего. Монах подошел к обитой клеенкой пухлой двери и три раза стукнул кулаком. Из-за двери кто-то глухо отозвался. Монах потянул дверь за железную заржавленную ручку, и я чуть не ахнул, увидев красивую, как в сказке, комнату.

Я успел заметить только, что она была бархатная, темносиняя и серебряная. На высокой кровати с малиновыми шелковыми занавесями лежал патер Анастасэ, в очках, с книжкой в руках. Он приподнялся, спустил ноги с кровати, и я очень удивился, что на нем была не ряса, а обыкновенные серые штаны.

- Калимэра *, Митя! - сказал он, сладко улыбаясь толстыми красными губами. - Присол?

- Пришел, - ответил я машинально.

Он стал говорить что-то монаху на непонятном языке, наверно на греческом, а я тем временем украдкой оглядывал комнату. Все стены были обиты темно-синим бархатом с серебряными узорами. На полу, устланном коврами, стоял большой лакированный стол - и тоже с узорами, но только из перламутра. Над столом висела серебряная люстра, увешанная, как сосульками, хрустальными палочками. На полках, на этажерках, на подставках - всюду стояли серебряные чаши и какие-то шары: голубые, красные, фиолетовые. В углу, от потолка до самого пола, сиял золочеными ризами и разноцветными камнями киот.

Патер опять сладко улыбнулся и спросил меня:

- Кусать хочес?

До еды ли мне было! Но я сказал:

- Хочу.

* Добрый день (греческ.).

- Адельфос * Нифонт, отведи паликари в трапезную.

Нифонт опять взял меня за плечо и повел по лестнице вниз. Мы оказались в большой комнате со сводчатым потолком. В ней стоял только длинный некрашеный стол да две такие же длинные простые скамейки. Монах приказал мне сесть и ждать, а сам куда-то ушел.

Сидеть одному в этой голой комнате с таким потолком было жутко.

Сюда не доносился снаружи ни один звук, будто все на свете вымерло. Может быть, я не выдержал бы и сбежал, но разве отсюда убежишь! Не знаю, сколько прошло времени, когда наконец я услышал что-то похожее на шарканье. Дверь неслышно открылась, и в комнату вошел черный монах. Следом за ним шел второй, за вторым - третий, за третьим - четвертый.

Так, длинным черным рядом, монахи потянулись от двери до противоположной стены. Все они были толстые, с черными бородами, с желтыми, как после болезни, лицами, все перепоясаны широкими кожаными поясами.