Жизнь и приключения Заморыша

- Шаромыжники! Босовня! Гляди-ко, чужую воду пьют, как свою собственную! Еще вздумают портки под фонтаном стирать! Вот кликну сейчас полицейского - насидитесь в участке!

Петр умылся и вытер подолом рубашки лицо.

- Славная водица, - похвалил он, очень довольный. Потом сказал ключнику с доброй улыбкой: - Ну чего ты желчью исходишь? Глянь-ко, пес - и тот понял, что мы не жулики, а ты у своих господ злее пса кудлатого.

От этих слов ключник еще больше озлился и начал плеваться.

Тогда Петр взял его двумя руками за туловище, приподнял и посадил под лягушку, прямо в воду.

- Охладись, - сказал он.

И ключник сразу утих, злобу с его серого лица как рукой сняло, он даже улыбнулся, отчего во рту показались огрызки желтых зубов.

- Милый, я ж человек подневольный: как хозяин велит, так я и делаю.

- А кто твой хозяин? Небось жадюга?

- Известно кто: господин Малоховский. Да он еще не приехавши, он в Питере еще. Ну, дозволь мне вылезти, вода-то больно холодная.

Брови у Петра сдвинулись.

- Как, как ты сказал? Малоховский? Уж не меховщик ли?

- Известное дело, меховщик. Только какой меховщик! Мильонщик!

- А ты... давно у него в услужении? - хрипло спросил Петр.

- Здеся? Почитай, седьмой год. Вылезти мне можно?

Петр молча повернулся и пошел со двора.

Он шел и шел по дороге, а брови у него не раздвигались, и о чем бы я его ни спрашивал, он не отвечал.

- Тут ничего не заработаешь, - сказал он наконец. - Надо идти в город.

Но и в городе работа не находилась. Мы раздобыли только сорок копеек: за тридцать Петр перенес два больших сундука с лодки на подводу, а гривенник мне дала барыня за розы, которые я нарвал, когда мы ходили мимо богатых дач: розы там свисали наружу прямо с каменных заборов.

Хотя мы работали мало, но Петр почему-то ослабел и не захотел идти в лес ночевать.

- Переночуем здесь где-нибудь, - сказал он.

В самом конце города мы набрели в темноте на какие-то камни.

Между камнями росла трава. Петр усмехнулся и сказал:

- Для бездомных вполне подходящее место.

Мы улеглись между камнями. Оттого, что Петр стал такой невеселый, я затосковал еще больше. Ночью он что-то бормотал, и я часто просыпался. Раз он даже зубами заскрежетал. Все-таки к утру я заснул крепко.

Утром я увидел, что кругом нас камни не обыкновенные, а с вырезанными на них надписями, только буквы были мудреные, и ни я, ни Петр ничего прочесть не могли.

- А ведь мы с тобой на татарском кладбище ночевали, сказал Петр. - Вот куда нас занесло.

Перед нами поднималась высокая серая стена.

- А там что? - спросил я.

- Не знаю. Наверно, чей-то двор. Ну-ка, загляни: может, работенка наклюнется.

Он высоко поднял меня на руках, так что я стал ему на плечи.

Я увидел белый дом, сад, яму с водой, садовую скамейку. На скамейке сидел человек с темной бородкой и усами. Бледным пальцем он тер себе висок и прикрывал глаза так, будто ему больно смотреть. Большая птица на длинных голых ногах осторожно подошла к нему, вытянула шею и вдруг смешно затанцевала.

- Ладно, ладно, - сказал человек глухим голосом. - Знаем ваши повадки. Пойди лучше к Маше, она тебе кое-что припасла.

Птица опять вытянула шею и положила человеку на колени голову. Человек тихонько засмеялся и тут же закашлялся.

- Ах, журка, журка! - сказал он, откашлявшись, и погладил птицу по ее крылу, похожему цветом на грифельную доску. - Подхалимус! Ну, иди, иди к Маше.

Птица на шаг отступила, посмотрела на человека сбоку, одним глазом, будто проверила, правду ли он говорит, и побежала за угол дома. Человек опять приложил палец к виску.

Когда я рассказал это Петру, он пожал плечом.

- Гм... Дрессировщик, что ли?

Из "Каштанки" я знал, что мистер Жорж был бритый, толстенький и в цилиндре.

- Нет, - сказал я, - на дрессировщика он не похож, а похож на того доктора, который лечил нас с Машей.

- Ну, у докторов какая ж нам работа. Пойдем на пристань, может, там что подвернется.

И мы опять зашагали в город.

ЦАРЬ

Прошло еще три или четыре дня, а денег у нас не прибавилось. Мы зарабатывали так мало, что еле могли прокормиться.

Да еще потратились на фуражку Петру, потому что он уже перестал выдавать себя за турка и феску подарил турку настоящему. А я попрежнему ходил в красной феске с кисточкой, и на меня все оглядывались.

Теперь мы ночевали во дворе волосатого хозяина шашлычной: в случае, если появится полиция, мы знакомым путем, через заборы, убежим от нее.

Кроме Петра и меня, во дворе ночевали еще два челоHi века. Тот, что помоложе, лежал на каких-то ящиках, подостлав под себя пальто. Был он худой, с желтым, без кровинки, лицом и с блестящими черными глазами. Другой, весь серый и дряблый, расстилал на земле ватное одеяло, а под голову клал мешок с сухарями и салом.

Оба они сильно кашляли и кашлем будили нас с Петром. Прежде чем заснуть, худой говорил долго и желчно, а дряблый перед сном молился.