Жизнь и приключения Заморыша

Тогда я рассказал, что со мной случилось.

Бабка выслушала и покачала головой.

- Вот уж и не знаю, что тебе посоветовать. Переночуй на Зоичкином топчане, а утром, может, и придумаем что.

Ночь я провел так, будто опять заболел тифом. Меня то знобило, то бросало в жар. А тут еще с грохотом пробегали мимо поезда. Особенно меня донимала мысль, как страдает сейчас мама.

Может, она думает, что я утопился или бросился под поезд.

Обессиленный, я так крепко заснул перед рассветом, что открыл глаза только тогда, когда будку заливало солнцем. Мне стало страшно: неужели я всю ночь провел не дома?

Бабка дала мне бублик, напоила чаем и сказала:

- Иди домой. Лучше дома ничего на свете нет. Авось обойдется.

От бабкиных слов у меня на душе стало спокойнее, я пошел.

Может быть, я так бы и вернулся домой и все бы, как говорила бабка, обошлось, но еще издали я увидел, что к чайной подъехал экипаж и из него вышли Медведева и сам городской голова, тот важный господин, который был у нас на молебне. Что угодно, только не попадаться на глаза купчихе! А городского голову она, конечно, привезла, чтоб расправиться с отцом.

И я опять побежал.

Страх загнал меня в порт. До этого я в порту был только раз - с отцом и мамой. Тогда у берега стояло много пароходов, привязанных канатами к чугунным тумбам. Из-за этих пароходов я даже не рассмотрел как следует моря. Один пароход был турецкий.

Это я сразу понял, потому что на нем ходили люди в красных фесках.

Мальчишки с берега кричали им: "Наши ваших пуу-у!.." Турки смеялись. Обиделся только один. Он повернулся к мальчишкам задом, нагнуся и крикнул: "Пу-у!"

Но в этот раз у берега стояло всего два парохода большой, выкрашенный, и маленький, обшарпанный. На обшарпанном висел флаг с полумесяцем и звездой. С парохода по деревянному мостику сходили турки и сбрасывали со спины большие кули. Один куль лопнул, и из него выпали на землю связки сушеного инжира. Толстый турок, который ничего не делал, а только смотрел, как работают другие, сбежал по мостику на берег и стал кричать на старого турка, который уронил куль. Старый турок моргал глазами, будто боялся, что толстый ударит его по лицу, и говорил: "Афэдерсинис, афэдерсинис!" * А толстый кричал: "Алчак! Алчак!" ** - и брызгал слюной.

Около меня остановился мальчишка с подбитым глазом. Он подмигнул мне и сказал:

- Вот здорово ругаются!

- А ты разве понимаешь? - спросил я.

- А то нет! - ответил мальчишка. - Я и сам по-всякому умею. Вот, слышь, толстый кричит: "Я тебя, шайтан, в бараний рог согну! Я из тебя рахат-лукум сделаю!" А старый, слышь, отвечает: "Мы и сами с усами, разлюли-малина! Я тебе, шагай-болтай, пузо вспорю и кишки в море выкину!"

* Прости! (турецк.)

** Мерзавец! (турецк.)

По-турецки я не понимал, но, конечно, догадался, что мальчишка врет. Ведь старый говорил только одно слово "афэдерсинис".

Неожиданно мальчишка прыгнул, схватил две связки инжира и побежал.

Старый крикнул: "Вай!" - и побежал за мальчишкой, а толстый с кулаками бросился на меня. Я тоже побежал. Мальчишка на бегу уронил связку. Я ее подобрал и отдал старому.

Старый погладил меня по голове и дал одну инжиринку.

Я опять пошел к пароходу. Толстый турок уже не трогал меня.

Старый дал мне еще и рожок. Я съел сначала рожок, а потом инжиринку. И рожок и инжиринка были сладкие, душистые такие вкусные, что я на время забыл о своем горе. Я пошел к" большому пароходу. На нем был флаг полосатый, а люди обыкновенные, без фесок.

Но разговаривали они тоже не по-русски. Походив по берегу, я опять вернулся к туркам. Турки уже ничего с парохода не выносили, а брали на берегу заржавленные куски чугуна и таскали на пароход.

Наверно, каждый кусок весил пуда три, потому что больше одного куска турки не поднимали, и все-таки лица у них блестели от пота.

Вдруг с парохода сошел человек, похожий на нашего Петра, как брат родной. На нем были заплатанные штаны и опорки. Он легко взял под мышки два куска чугуна и пошел на пароход. И тут я вспомнил, что первый раз Петр пришел к нам в чайную вот в таких же заплатанных штанах. Неужели это он? Когда человек опять показался на деревянном мостике, я вскрикнул и побежал к нему. Конечно, это был Петр!

- Митя?! - удивился он. - Ты что тут делаешь? Бычков ловишь?

Я признался, что убежал из дому. Лицо Петра посуровело.

- Да ты спятил? - сердито сказал он. - Так с тех пор и не возвращался? Ну, брат, это не дело. Сейчас же иди домой!

Тогда я стал просить Петра, чтобы он взял меня с собой.

Он развел руками.

- Куда же я тебя возьму? Я, брат, уезжаю. Вот погрузим эти чушки - и отчалим. В Турцию поплыву, к магометанам. Хуже не будет.

- Ну и я в Турцию! Хуже не будет!

Петр усмехнулся.

- Хватил! Пойми, глупенький, что я сбился с пути, пошел в бродяги, в алкоголики.

- Ну и я пойду в бродяги, в алкоголики! - соглашался я на все, лишь бы не расставаться с Петром.

Толстый турок что-то крикнул.

- Ладно, - сказал ему Петр. - Успеем. За мной не пропадет.

Он опять взял две чушки и понес.

И, сколько я потом ни просил, он говорил только одно:

- Иди домой! Домой иди, Митя!

НА ТУРЕЦКОМ ПАРОХОДЕ