Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.]

А сито из чего? Долго ему казалось, что тут уже ничего не придумаешь? Наконец, он вспомнил, что где-то засунуты у него несколько шейных матросских платков из грубой кисеи. Вот и сито готово, стоило только натянуть на обод. Теперь очередь была за печью. С тех пор как Робинзон научился обжигать глину, он сделал себе род очага из больших выжженных кирпичей. Теперь он приготовил несколько сосудов, — вроде больших блюд с прямыми и довольно высокими стенками. Никогда не задумывался он на родине, что кусок хлеба, который он привычно отправлял в рот, брал столько труда и проходил через столько превращений.

Наконец, наступил торжественный момент: часть зерна была истолчена, просеяна, и у него в руках была мука.

Робинзон замесил тесто, наделал небольших, круглых булочек. На очаге уже горел хороший огонь. Когда он прогорел, надо было отгрести угли, положить булочки на очаг, прикрыть блюдом и засыпать сверху жаром. Робинзон смеялся от радости, когда через несколько времени снял блюдо и увидел румяные, аппетитные хлебцы. Как напомнили они ему родину! Когда на его столе впервые был положен хлеб, шалаш его стал словно похожим на родной дом. Вот уж подлинно был это хлеб, добытый трудами рук своих, и он ел заработанное им! И вкусен же он ему показался, вкуснее не едал он никогда в жизни. В честь такого события он сделал торжественный обед, сбегал за фруктами, сварил суп из черепахи и устроил пир для себя. Дружка и Поля.

Хлеб все одобрили, всем пришелся он по вкусу.

Рис. 11. Робинзон обедает в кругу своей семьи.

Шел уж третий год его пребывания на острове, и приобретение хлеба было одним из важнейших дел его жизни здесь.

Казалась, никакая опасность не грозила Робинзону в его налаженной жизни, в безопасном и удобном жилище. Но никто не знает завтрашнего дня. Мирно трудился Робинзон на другой день, очищая зерна во дворике своей усадьбы, как вдруг был испуган страшным треском. Внезапно, без всякой видимой причины, обрушились деревянные подпорки, устроенные им в кладовой для предохранения осыпания потолка. Робинзон вскочил на ноги, ожидая, чем кончится обвал.

Вдруг с ужасом он почувствовал, что земля колеблется под ним, словно он стоит на палубе корабля.

— Землетрясение! — мелькнуло у него в голове. Дружок с визгом бросился ему в ноги. Вот-вот обрушится скала и раздавит их, как червяков. Он бросился к лестнице, перетащил собаку, и вмиг был уж на морском берегу. Ветра не было, но по морю ходили огромные, беспорядочные валы, из леса доносился испуганный птичий крик. Куда бежать?

Три толчка, один за другим, свалили его с ног.

Он видел, как от одной скалы, нависшей над морем, с грохотом откололась вершина и обрушилась в воду.

Робинзон слыхивал про землетрясения, но никогда не испытывал их и теперь был подавлен страхом и тягостным чувством совершенной беспомощности. Он почти лишился чувств от головокружения. Страшная мысль привела его в себя.

А что если обвалами совершенно уничтожена его пещера и завалены его вещи? Что если похоронены его оружие, провизия, его хлеб?.. Он не решался встать и попробовать проникнуть домой, он не знал, что предпринять. Между тем, совершенно черные тучи заволокли небо, потемнело, как ночью, разразилась страшная гроза. Море, казалось, готово было хлынуть на берег и затопить все. Картина была так страшна, что Робинзон невольно закрыл глаза и заткнул уши руками, ему казалось, что пришел конец, и он умирает. Хлынувший дождь привел его несколько в себя. Дружок жался к нему, весь дрожа. Надо было куда-нибудь укрыться, колебания земли прекратились. Робинзон, как мог, поспешно взобрался на свою горку и проник во двор. Он не стал разглядывать следов разрушенья, пещера была цела, он бросился туда, как загнанный зверь, и упал на матрас в углу, спрятав лицо руками.

Его охватило полнейшее равнодушие, он лежал в каком-то забытьи. Иногда приходило в голову, что новый толчок мог бы обрушить камни над его головой, но не было ни силы, ни охоты двинуться. Смерть так смерть, будь, что будет, ему все равно…