— Алеша, Алеша! Неужели ты? — повторял Иван Никандрович, наконец освободившись от объятий сына. — Я и надежду потерял. Ах, какое счастье! Вот, Оля, мой сын Алексей. Познакомься. А это, Алеша, — старик немного замялся, — жена моя, Ольга Владимировна. После твоего отъезда она всем для меня стала, Алеша.
— Здравствуйте, Алексей Иванович, — сказала женщина и протянула ему маленькую твердую ладонь. Она глядела на него ожидающе и требовательно. «Осуждаешь отца?» — говорил ее взгляд.
Алексей мягко улыбнулся, задержал ее руку и проговорил:
— Я рад, папа, что ты не был одиноким. Спасибо вам, Ольга Владимировна. Я, конечно, плохой сын…
— Что ты, что ты, — заволновался Иван Никандрович. — У каждого своя судьба. Оленька, давай отпразднуем приезд Алеши. Такая радость! Накрывай стол, бутылочку «смирновки», закуску получше. Деньги в пиджаке возьми. А мы поговорим.
Они уселись на диван. Алексей не отпускал руку отца.
— Как же ты тут жил без меня, папа? Ну что я? Плавал, скитался по странам и морям, сидел в тюрьме, защищал рабочих, женился на прекрасной женщине, у меня дочь. Так что ты дедушка. Обо всем это я потом расскажу. Сначала ты расскажи, как жил.
— По-прежнему, Алеша, работал в агентстве Доброфлота. Платили ничего. Потом — революция. Латвия стала самостоятельной. Самая махровая буржуазия пришла к власти. Границу закрыли. На русских начались гонения. Я не думал, что они такими националистами окажутся. Сразу с хороших мест всех русских изгнали. Государственным языком сделали латышский. Кто на нем не говорит, хоть пропадай. В общем, такой национализм развели — не вздохнуть. Рабочие и крестьяне, кто победнее, попали в кабалу, что и при царе-батюшке не снилась.
— Почему же ты не бросил все и не уехал в Россию?
— Не так все просто было, Алеша. Я к тому времени уже давно на Ольге женат был. У нее тут все родственники, старики еще живы, в деревне домишко. Не хотелось ее отрывать от всего родного. Да и нам тут рассказали, что в России голод, все вымирают, Советская власть продержится недолго, скоро ее задавят. Айсарги местные каждый день парады устраивали, все собирались с Советами, воевать, границы на восток продвигать. А теперь вот лязгают зубами — не вышло, так они всякие подлости устраивают.
— А как у тебя с работой?
— Ну, как тебе сказать, Леша? Много хуже, чем прежде. Агентства уж нет. Служу у частника. Есть тут такой судовладелец, два парохода имеет. Кое-как свожу концы с концами. И боюсь, как бы он меня не уволил. Захочет — возьмет другого. Его воля.
— Поедем со мной, папа. Если сразу не пустят, то погодя немного. Визу тебе оформим, и приезжай. Работа будет надежная.
Иван Никандрович задумался, потом покачал головой:
— Нет, Алеша. Трудно все это. Во-первых, стар я новую жизнь начинать. Да и Ольга опять же… И хоть противно мне жить в этой поганой странишке, но уж дотяну до гроба как-нибудь.
— До гроба! Зачем ты так? Проживешь еще долго. Поедем. Ольгу Владимировну уговорим.
— Не поеду, Алеша, — твердо сказал Иван Никандрович. — Нереально. Ну, один бы был, другое дело. А так… Сложно. А главное — жить мало осталось. Не будем про это.
Алексей Иванович понял — отца не уговорить.
— Мне так хотелось, чтобы ты со мной вместе пожил, папа. Подумай сам. Семья, внучка, все родное.
— Ты пойми, Алеша, слишком много она для меня сделала. Не могу ее бросить, а Ольга не поедет.
Пришла Ольга Владимировна. Разговор прекратился. Накрыли стол. Иван Никандрович поднял рюмку за встречу с сыном, выпил вторую. Глаза у него заблестели. Он потребовал, чтобы Алексей подробно рассказал им о своей жизни. Так и просидели они весь вечер, слушая удивительные истории Алексея Ивановича. Он ушел поздно, обещал прийти завтра.
— Ты приходи пораньше, Алеша, — попросил старик. — Я скажу хозяину, чтобы освободил меня на один день, в счет праздников. Хорошо?
— Хорошо, папа.
Он вышел на улицу. Центр шумел, несмотря на поздний час. Ему встречались хорошо одетые люди, мимо катились извозчики, автомобили. Они останавливались у ночных ресторанов и кабаре. Толстые господа с сигарами в зубах, в котелках и смокингах, декольтированные дамы в дорогих мехах, громко смеясь, исчезали за дверями с зеркальными стеклами, которые, подобострастно кланяясь, открывали для них бородатые швейцары. Говорили по-латышски. Изредка слышалась немецкая и английская речь. В темноте на бульварных скамейках, в ожидании клиентов, сидели накрашенные проститутки.
Когда Алексей Иванович вернулся в гостиницу, уже светало. Он не мог спать. Думал. Рига кишит всякими человеческими подонками, шпиками, разведчиками всех мастей и наций. Знаем, имеем сведения. И все против нас козни строят. Никак не могут успокоиться. Спросил сегодня у одного прохожего по-русски, как пройти к гостинице «Рим», так он морду отвернул, прохвост. А ведь все по-русски говорят и понимают.