Жизнь и приключение в тайге

Едва чаепитие было кончено, как приказано было тотчас же снова укладывать все на свое место. Нижние чины, ослепленные резким переходом от света к тьме, идут, вытянув вперед руки, и ощупывают ногами землю, чтобы не оступиться и не попасть в воду. Лодки стали отходить от берега. Некоторое время слышны разговоры и шум разбираемых весел, и затем все опять погрузились в величайшую тишину ночи. На месте прежнего костра остались одни только красные уголья. Откуда-то налетел короткий порыв ветра, снова раздул пламя, подхватил искры и понес их наискось к морю.

Скоро лодки завернули за угол мыса, и огня не стало видно…

Мы шли вдоль берега, не желая очень к нему приближаться из риска разбить лодки о камни и опасаясь далеко уходить в море, чтобы не заблудиться.

Морской берег ночью!

Какая мрачная таинственная картина! Краски исчезли. Темные силуэты скал слабо проектируются на сравнительно светлом фоне неба. И утесы, и горы, и море, и берег — все это приняло одну общую не то черную, не то серую окраску. Прибрежные камни кажутся живыми, и кажется, будто они шевелятся и тихонько передвигаются с одного места на другое. Море тоже кажется темной бездной, пропастью. Горизонта нет — он исчез: в нескольких шагах от лодки вода незаметно сливается с небом. Какая знакомая картина!.. Где-то раньше удавалось все это видеть? Невольно вспоминаются Густав Дорэ, «Божественная комедия» Данте Алигиери и «Потерянный рай» Мильтона [193].

Звезды разом отражаются в воде, мигают, колеблются, как будто тонут, уходят вглубь и как будто снова всплывают на поверхность.

По небу мелькнула падающая звезда, оставив позади себя длинную полосу яркого света. Несмотря на то что небо было совершенно безоблачным, в воздухе вспыхивали едва уловимые глазом зарницы. При такой обстановке все кажется таинственным.

Наш проводник ороч, как мраморное изваяние, неподвижно стоял на руле и, «вперив глаза во тьму ночи», казалось, совсем не замечал того, что вокруг него происходило. Неужели чувство эстетики, способность наслаждаться природой свойственны только культурному человеку?! Неужели у этих людей нет чувства и фантазии![194]… Бесстрастное лицо рулевого, вся фигура ороча, лодка, сидящие на ней люди — все это удивительно гармонировало с окружающей обстановкой, с мрачными береговыми скалами и с темной водой моря… Как все это опять знакомо?! Невольно вспоминается подземная река Стикс, Харон и души умерших…

В стороне вспыхнул огонек. Это вторая лодка. Кто-то там закуривает трубку. Зажженная спичка осветила на мгновение лицо и руки курящего. Огонь пропал, и лодка снова утонула во мраке.

В такие тихие теплые ночи всегда можно наблюдать свечение моря. По мере того, как становилось темнее, вода фосфоресцировала все больше и больше. Как клубы светящегося пара, бежала вода от весел; позади лодки тоже оставалась светлая полоса. Она замирала, вспыхивала и точно вспыхивало разом все море. В тех местах, где вода приходила в быстрое вращательное движение и образовывались маленькие водовороты, фосфоресценция была особенно интенсивной. Точно светящиеся насекомые, яркие синие искры кружились с непонятной быстротой, гасли и замирали, как будто тонули в море и исчезали бесследно, и вдруг снова появлялись около лодки, где-нибудь в стороне и снова разгорались еще с большей силой.

Все очарованы этой картиной — у каждого свои думы, свои мысли, свои воспоминания…

«Отчего это светится вода», — спрашивает один из стрелков, но видя, что никто ему не отвечает, он молчит и усиленно налегает на весла. Начала всходить луна. Из-за туч, столпившихся на горизонте, появился сперва красноватый свет, точно зарево от пожара. Наконец, выглянула и сама она, по мере того как подымалась она все выше и выше, светлее и яснее становился ее задумчивый лик, светлее и веселее становилось в природе… А лодка все еще шла около берега…

XXXIII

Река Бутчи была недалеко. Там, где она впадает в море, береговая линия немного вдалась в сушу и, если бы не мыс Крестовоздвиженский, бухты не было бы. Это углубление берега носит название бухты Гроссевича. Так это вот та самая бухта, в которой в 1872 г. военный топограф Гроссевич едва не погиб от голода!..[195]

Мы сидели на камнях и смотрели в море. Наше внимание было привлечено двумя предметами: это были две черные точки. Одна из них — дальняя, была на воде, другая — ближняя — на берегу; первая казалась неподвижной, вторая передвигалась в нашу сторону. Через несколько минут стало ясно, что это человек, идущий к нам по берегу. Пока мы варили чай, человек этот подошел настолько близко, что в нем без труда можно было узнать китайца, одетого по-дорожному. В руках у него были палка и топор.

Он объяснил, что он единственный из китайцев, который проник в эти места, что в краю он живет давно, уже более 30 лет, что он все время занимается скупкой пушнины у инородцев, что он подолгу живет среди орочей, знаком с их языком, снабжает их продовольствием, которое завозит сюда на лодке, а подсчет с ними производит зимой по окончании соболевания.