Жизнь и мысли

Различие кажется несущественным: Бог, который является субъектом творческой воли и воли к любви, на языке философии не называется прямо, а лишь неявно подразумевается. Однако это незначительное на первый взгляд отличие ведет достаточно далеко. Философская воля к любви есть результат размышления и переживается как единение со всей жизнью, наполняющей мир, перед лицом загадочной и равнодушной силы, которая творит жизнь и одновременно уничтожает ее. Религиозная воля к любви — результат добровольного подчинения воле Бога и переживается как живая связь с Ним и надежда на Него. Чтобы убедиться, что здесь не просто различие в словах, представим на минуту, что стало бы с философской волей к любви, если бы Христа и Евангелия не существовало. Мы сразу увидим, что этика благоговения перед жизнью — это только изготовленная искусным ювелиром оправа, еще больше подчеркивающая достоинства все того же драгоценного камня — этических изречений Христа. Непосредственное размышление о жизни играет огромную роль. Оно подтверждает, что наше преклонение перед идеалом христианской любви — не самообман, что это надежная точка духовной опоры, оставленная для нас в мире. Но отношение к Богу не переводится до конца на язык философского размышления. Живая, подлинная связь с Богом может установиться только через самоотдачу Христу. "В Иисусе Христе Бог явил себя как воля к любви. В единении с Христом единение с Богом осуществляется в единственно доступной нам форме" (наст, изд., с. 467).

На вопрос, который ему, видимо, нередко задавали, кто же он — оптимист или пессимист, Швейцер отвечал так: "Мое знание пессимистично, но мои воля и надежда оптимистичны". Пессимизм знания лежит в основе мироощущения Швейцера, воля к активному действию опирается на его философию благоговения перед жизнью, но для надежды эта философия не дает никаких оснований. Надежда Швейцера — это, как и у апостола Павла, надежда на то, что "Царство Божие не в слове, а в силе", в силе духа Христа.

Теперь можно попытаться более точно определить соотношение между христианской позицией Швейцера и его философией благоговения перед жизнью. Будучи независимым мировоззрением, благоговение перед жизнью представляет собой первую ступень религиозного отношения к миру, на которую каждый человек может подняться практически самостоятельно, путем элементарного размышления. Но эта первая ступень уже дает ему твердую духовную опору — чувство единства со всей жизнью, наполняющей Вселенную, а деятельное служение ей одухотворяет и наполняет смыслом его собственную жизнь. Вместе с тем философия благоговения перед жизнью показывает, что христианская этика на самом деле не связана с эсхатологическими ожиданиями и что представление о Боге как стоящей вне и над миром этической Личности, — это не наивная вера древних евреев, а отражение некой глубинной сути бытия. Тем самым она дает человеку возможность подняться на более высокую ступень — через Христа ощутить себя орудием Божьей воли в этом мире. И эта более высокая форма религиозного чувства не отрывается полностью от менее высокой, но постоянно возвращается к ней и черпает в ней уверенность и силу. "Как река сохраняется от постепенного высыхания благодаря тому, что она питается подпочвенными водами, точно так же и христианство нуждается в подпочвенных водах элементарной религиозности, которая является плодом размышлений" (наст. изд., с. 142—143).

* * *

Удалось ли Швейцеру решить поставленную им грандиозную задачу и указать человечеству новый путь преодоления духовного кризиса? В нашем сознании укоренилось представление о философии как о своего рода сверхнауке, занятой построением теории мира и нашего бытия в нем. Но не есть ли кажущаяся объективность философской мысли только форма, специфическая особенность языка, предназначенного на самом деле для выражения сокровенных стремлений человеческой души? Сегодня даже самый смелый энтузиаст не рискнет утверждать, что философия благоговения перед жизнью будет воспринята большей частью человечества как магистральный путь возрождения культуры. И в то же время можно не сомневаться, что тысячи родственных душ услышат Швейцера и найдут у него ответ на многие мучающие их вопросы. Время покажет истинные размеры этого нового духовного оазиса, отвоеванного Швейцером у пустыни бездуховности современного мира. Но какими бы они ни были, само его создание — огромная заслуга Швейцера как философа и религиозного мыслителя.

А. Л. Чернявский