— Признайтесь, вас, наверное, удивляет, почему я запретил у себя в доме употреблять арахисовое масло, — наконец прервал молчание судья. — Причина проста: известно, что большинство осужденных за те или иные акты насилия незадолго до того ели много арахисового масла.
Полли Пэтч немного подумала.
— Скорее всего, — сказала она, — это потому, что, прежде чем сесть на скамью подсудимых, эти люди, как правило, содержатся под следствием несколько недель, месяцев, даже лет — тюрьмы-то у нас переполнены; тут и возникает арахисовое масло — основа тюремного рациона, да оно и понятно: дешево и сытно. Так что само по себе арахисовое масло ни при чем, если говорить о преступности или преступных наклонностях. Можно смело давать его вашим детям!
Судья от избытка чувств сжал в своих руках ее огромную ручищу. Он понял, что ей можно доверить самое сокровенное. Для нее имело значение, что ей говорят, а не кто говорит. Такое нечасто встречается. Он по достоинству оценил ее. Ему даже пришло в голову, что если бы он уже не был женат на Морин, он, весьма вероятно, остановил бы свой выбор на Полли Пэтч. Приятно было бы, подумал он, иметь подле себя человека, который не трепетал бы перед ним. Они с ней были одного роста, и это ему тоже нравилось. Он знал за собой особенность — помыкать теми, кто ниже его, а таких было очень много, особенно среди женщин. И еще он мог обсуждать с ней дела, которые слушались в суде, и вскоре обнаружил, что тяжкое бремя вынесения приговора стало для него гораздо менее тяжким и гораздо менее возбуждающим его сексуально, и его отношения с леди Биссоп уже не доходили до прежних крайностей, в результате чего судья избавился от постоянного беспокойства, правда, впал в меланхолию — но это более пассивная и приятная форма проявления внутренней неудовлетворенности, подвигающая человека не к действию, а к философскому созерцанию.
— Эх, качели-карусели, — говорил он с печальным вздохом. — Сумма человеческих страданий — величина постоянная, и судья лишь меняет местами кое-какие слагаемые так, чтобы получилось более или менее справедливо. Но вот беда: стоит добиться справедливости тут — потеряешь там. Моей жене в этом смысле не повезло — она из тех, кто всегда теряет. Справедливость — что детские качели: то один конец вверху, то другой; а я в точке опоры. На одном конце сама Беспристрастность, на другом — леди Биссоп. Не успеешь оглянуться, а она уже стукнулась о землю. И так всякий раз!
Он рассказал ей, как одна жена извела мужа — целых три года травила его ядом, пока тот не умер. С другой стороны, муж своей жестокостью отравлял ее существование куда дольше — лет шесть или семь. Она впервые подсыпала ему яд, когда врачи определили у нее рак. А с того дня, когда он испустил дух, болезнь перешла в стадию ремиссии. Что Полли Пэтч думает обо всем этом?
Глаза Полли Пэтч вспыхнули, и она сказала, что смерть рано или поздно приходит ко всем. Важно не это, а то, как ты живешь.
— Если бы она захотела, чтобы ее признали невменяемой, тогда у меня по крайней мере была бы возможность упрятать ее в какую-нибудь тихую клинику для умалишенных, — сказал судья, но Полли Пэтч эту идею не одобрила. Они принялись обсуждать, какой срок должна получить отравительница — семь лет, пять или три года (лучше брать нечетное число, когда определяешь срок за убийство). Преднамеренность ее действий — отягчающее обстоятельство, провоцирующая их ситуация — смягчающее. Закон обязан прореагировать и наказать преступницу, в противном случае страна скоро будет усеяна трупами мужей. Однако наказание должно быть не слишком суровым — иначе смертные случаи среди жен еще более участились бы и проблема стала бы еще неразрешимее, чем сейчас.
Они сошлись на трехлетнем сроке, причем, судя по сочувственным ноткам, отчетливо различимым в голосе судьи, у обвиняемой были все шансы в недалеком будущем рассчитывать на условное освобождение.
— Выносить приговор — все равно что ставить отметки ученикам, — сказала Полли Пэтч. — Четыре с минусом, тройка с двумя плюсами, двойка с плюсом и Минусом и так далее.
— Верно, верно, — согласился судья, — только в сто раз интереснее.
В самом начале своей службы Полли Пэтч выговорила для себя возможность иногда отлучаться для визитов к дантисту, и после каждой такой отлучки она возвращалась либо с удаленным зубом, либо со спиленным под самый корень.