Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

Видя против себя сплоченное большинство партизанов Венского двора и лишь одного возможного союзника (и то гниловатого), я, по здравом рассуждении, не стал атаковать оппонентов в лоб. Согласиться с ними в принципе, но в меру возможности затянуть переговоры и заволокитить приготовление армии к походу в Европу — сие казалось более осуществимым. Связующие мотивы в отношениях двух империй, будь то подкуп или родственные отношения, имели силу лишь применительно к узкому кругу высокопоставленных персон; точно так же интриги их соперников не опускались ниже чинов превосходительных. Огромное большинство чиновников и офицеров (не говоря уже о простонародье) на вопрос, кого поддержать в нынешней европейской войне, чистосердечно ответило бы: никого. Чума на оба ваши дома! Формально не имея голоса при дворе, эти люди все же обладают влиянием, ибо мнение их проникает повсюду множеством невидимых лазеек. Пытаться привести к успеху государственное дело, ими не одобряемое — столь же неблагодарное занятие, что тащить сани по песку.

Про-австрийская партия с давних пор упирала на нужность сего алианса по отношениям к Порте Оттоманской. Победа над турками без цесарской помощи вышибла у нее из рук этот аргумент. Поставить Пруссию на вакантное место общего врага… Не слишком убедительно получалось. К тому же, прошлой зимою Фридрих снова примирился с Марией-Терезией и ее муженьком, еще раз предав своих союзников. А императорские войска в Италии, под командою генералиссимуса принца Иосифа фон Лихтенштейна, делали замечательные успехи. Какого дьявола мы попремся им помогать, если у нас у самих на юге тревожно?

Для тревоги имелись весьма серьезные основания. Крымцы, недовольные Ак-Кадынларским трактатом, взбунтовались. Собственно, замятня началась сразу, как только распространился слух о моей неминуемой смерти. Но, стоило грозному Шайтан-паше ожить, все моментально утихло. Когда же уехал на север — кот из дому, мыши в пляс. Сбросили своего хана Селима (за то, что плохо воевал с русскими), стали выбирать нового. Вот тут все между собою и передрались. Одни стояли за ханского дядю Селямет-Гирея. Другие — за Шахин-Гирея, бывшего калгу и героя персидской войны. Третьи — просто хотели пограбить, а хану, кто бы им ни стал, никакого повиновения оказывать не собирались. Раньше ханов ставил и сменял султан; теперь по договору сего не полагалось, и наш новый посол Адриан Неплюев строго-настрого следил за исполнением мирных статей. Турки поворчали, потом вспомнили, что у них еще с Надир-шахом мира нет, да и умолкли. Крым, запертый ландмилицкими полками на Перекопе, кипел, словно котел Ньюкоменовой машины. Без выхода с полуострова, алчущим добычи грабительским шайкам дорога оставалась только на побережье, еще недавно турецкое, а теперь наше — однако не имеющее пока ни должного гражданского устроения, ни надлежащей военной защиты. Вот парадокс: при магометанской власти крымские греки с армянами жили вполне безопасно; а под скипетром христианской государыни — брошены оказались на поток и разграбление. Нетронутыми остались только Керчь и Кафа, где стояли ландмилицкие гарнизоны, да еще Чембальская крепость, отданная в ведение флота. Одновременно разные татарские партии бились между собою. Левашов, стоявший возле Таванска с шестнадцатью полками драгун и большим числом иррегулярной конницы, готов был дойти до Бахчисарая и подавить возмущение, однако без указа не смел. Статьи договора позволяли нам защищать от набегов свои владения — но отнюдь не вмешиваться в избрание хана. Да и неясно было, кому в сем избрании и против кого помогать: наших сторонников там не обреталось. Даже за мирное соседство с русскими ни один из претендентов не ратовал. А станешь крымцев обижать — тут же дервиши закричат в Константинополе, возбуждая магометанскую чернь. Аллах его, султана, знает: чем он ответит? Ну, как проливы закроет?! Опять, что ли, с ним тогда воевать?