Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

— Друг мой, Вы не знаете русских. На праздник Крещения Господня у них принято всем народом совершать омовение, в память сего события. Обыкновенно это делается в реке…

— Кажется, у турецких христиан подобный обычай тоже встречается.

— Да, но в России в это время стоит обыкновенно такой холод, что птицы в полете замерзают; а на реке, чтобы искупаться, сначала прорубают топорами трехфутовый лед. Что после такого здешняя зима?! Или английская? Вы знаете, наверно: мне довелось какое-то время жить в Англии, с некоторым числом русских слуг. Так вот, они были недовольны отсутствием зимы и морозов!

— Но говорят, в последнюю войну с Швецией вы потеряли много людей от простуд?

— Это, скорее, на совести интендантов. Худая обувь, недостаток теплой одежды… При надлежащем снабжении потери можно свести к минимуму. Просто, обыкновенное отношение генералов к сей проблеме примерно соответствует британскому «у короля много»… У государыни императрицы — тоже много.

— Господин генерал, но зачем Вы мне все это рассказываете?!

— Вы скоро вернетесь ко двору султана. Вполне вероятно, по возвращении в Город реис-уль-кюттаб или сам визирь попросят поделиться своими наблюдениями касательно русской армии, в обмен на благосклонность к английским купцам или забвение шалостей каперов. Ничуть против сего не возражаю.

— Я не шпион!

— Разумеется, Вы же дипломат. Ваш статус позволяет на законном основании заниматься сбором таких сведений о друзьях и врагах, за которые обыкновенного человека могут и повесить. Не будем заострять внимание на отсутствии у Вас верительных грамот. Можете рассказать любопытствующим туркам о том, что здесь видели. Только не забывайте: под Варною у меня не вся армия. Примерно столько же — в Силистрии, малороссийские полки — в Молдавии, а из России идут значительные подкрепления. Если Ваши константинопольские друзья…

— Вы об османских вельможах? Дьяволу из ада они друзья, век бы их не видеть!

— Даже так? Хорошо. Если люди, с коими Вы ведете дела в Константинополе, полагают, что близкая зима заставит меня прервать военные действия и защитит турецкую столицу, они ошибаются. Зима всегда на стороне русских.

— Вы полагаете, что можете взять… Как это по-вашему… Tsargrad?

— Пока не знаю. Но само появление христианского войска в его окрестностях способно разбудить множество наших с вами единоверцев, пребывающих под магометанскою властью. В Румелии их впятеро больше, чем турок…

— О, Господи! Если Оттоманская Порта рухнет, мы станем свидетелями величайшей катастрофы со времен падения Рима! О европейском равновесии придется забыть. И не только о европейском… Воцарится ужасающий хаос. Кто в силах предсказать, как пойдут события дальше?!

— В том-то и дело. Как приватное лицо, я бы с огромным удовольствием полюбовался этим прекрасным зрелищем. Но как персона, облеченная властью — обязан думать о последствиях. Полагаю, в сем случае всеевропейская война за раздел имения Габсбургов тут же прекратится, и ее участники с радостным визгом кинутся делить наследство Османов. Россия не готова еще к одному столкновению, теперь уже с европейскими державами. Не уверен, сможет ли она отстоять то, что должно принадлежать ей по праву.

— Чего же Вы хотите?

— Мира. Однако неразумное упорство турок способно вызвать с нашей стороны такие шаги, кои повлекут за собою перемены необратимые и сокрушительные…

Тут меня отвлекли каким-то неотложным вопросом — и больше беседа с Аспинволлом не возобновлялась. Зато пристал, как банный лист, Румянцев-младший, в пьяной ажитации умолявший о дозволении при штурме Царьграда идти со своим полком в самом первом ряду. Оборвать или высмеять? Не хотелось. Стремления-то у мальчишки искренние. А у меня хорошая память, и я еще не забыл, как сам был молодым, и какие мечты терзали собственную мою душу в этом возрасте. Завтра, сказал, приходи. Такие дела не на пиру решаются.

Назавтра, с самого утра, адъютант доложил: полковник Румянцев, Петр Александрович, ожидает приема.

— Проси.

Надо же, не забыл! Может, он вправду рожден от государя? Тот был тоже крепок на выпивку, и никакие возлияния не могли его из разума вышибить. Впрочем, на Руси таких много. «Пьян, да умен…» Каждого, кто под поговорку подходит, считать царским бастардом — значит, стократ преувеличить мужские дарования Петра Великого, и без того немалые.

На лице юноши ни малейшего следа вчерашних излишеств не обреталось. Завидное здоровье! Вытянулся во фрунт, рявкнул приветствие — аж в ушах зазвенело. Улыбнулся ему в ответ:

— Садись, Петруша. Титулование отставь, зови Александром Ивановичем. Сегодня — без чинов.

— Так ведь разговор служебный…

— Нет. Обсуждение атаки Константинополя — совершенно не служебное дело. Всего лишь праздная беседа за чашкой кофея.

Денщик подал кофей со свежеиспеченными булочками; я дружелюбно угостил приятельского сына, все еще пребывающего в недоумении, и спросил:

— Сколько, по-твоему, надо войска для успешной осады вражеской столицы?