Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4

Не перебор ли?! Вон как глаза выпучил! Если он прямо сейчас насмерть задохнется от бешенства, то разрушит все мои импровизации. Нет, выправился!

— Другие от ареста бегают, а ты сам пришел?! Вяжите его!

Да-да, вяжите. Только сказать — проще, чем сделать. Думаешь, это ножны на шпаге? Это матерчатый чехол, он не мешает колоть — и могучая грудь здешнего ката пронзается с нежданной легкостью. Ах ты, Федя, Федя, бык бешеный, разве можно так рьяно бросаться вперед?! Всем сердцем наделся на клинок, острие прочно застряло в твоем крепком, как дубовый столб, позвоночнике, и где я возьму другую шпагу? А парень шустрый, успел обхватить меня со спины, и силен, как медведь, но пистолет уже просунут под мышку, дуло глядит ему в брюхо — выстрел, сквозь одежду, совсем негромкий. Надо же, сколько дыма! Ого, у тебя тоже шпажонка есть?! А ежели вот так?!

Поворот рычага, механизм с тихим лязгом поворачивает цилиндр, ставя против ствола заряженную камору и взводя курок.

— Шпагу на стол.

Снаружи доносится приглушенный залп. Молодцы преображенцы! Под такой аккомпанемент мое соло сойдет без последствий. Ко всему прочему, окон в застенке нет, а дверь нарочито плотная, чтоб тайны наружу не выходили… Однако, воняет же тут! Через пороховую гарь — и то слышно.

— Обделался, что ли? Шаг назад, спиною к стене.

Ох, и дрянная же сталь! Вертел какой-то, а не оружие! Удар милосердия воющему от ужаса и боли раненому канцеляристу: что делать, парень, ты выбрал хреновую службу. Вытираю секретарскую шпагу, с трудом обламываю на ладошку от гарды, подаю остаток побелевшему хозяину:

— Воткни обратно в ножны.

Наступив на грудь еще содрогающемуся в агонии палачу, со скрипом вытаскиваю собственный клинок.

— Дьявол, надо ж было так засадить! Зачем вы на меня напали?

— А-а… Ик…

— Тихо, тихо! Я ведь пришел поговорить. Денег предложить, коль угодно. А ты что, дурак, сделал? Тебе Андрей Иваныч приказывал меня вязать? Арестовать, убить, что угодно?

— Н-нет…

— А почему не приказывал, знаешь? Знаешь, что своему генералу все планы изгадил?! Вот теперь он точно тебя не помилует. Давай, застрелю: всё милосердней будет.

— Н-не н-н-надо.

— Да чего ж так бояться? При вратах ада состоишь, сколько народу на плаху отправил — а дрожишь перед смертью, как сопливый рекрут в первом бою. Ладно. Будешь меня слушаться — живым оставлю и от Ушакова спасу. Кто еще из ваших здесь, в крепости?

— Н-ни-никого. В разгоне все. Кононов с Поплавским поехали в дом комиссара Левашова поличное вынимать, Набоков с бумагами в полицеймейстерскую канцелярию послан, Хрущов при Его Высо… ик… при Ушакове, и еще трое при нем же.

— Это где?! Место!

— В Гачинской мызе, Ваше…

— Вернутся когда?!

— Когда господину генералу отпустить угодно будет…

— Да не ушаковские! Которые в городе!

— Набоков через час али больше, другие к вечеру.

— Ладно, подождем. Тебя как звать-то?

— Степаном…

— Вот что, Степушка. — Я подпустил в голос ласковости и теплоты. — Дай-ка мне допросные листы по Васильеву. Или Ушакову успел отправить? Только не лги, милый, тут для добывания правды полный кумплект.

Секретарь судорожно вздохнул:

— Намеднишные отправил, а свежие туточки. — Он закопошился в рассыпавшихся по столу бумагах. — Извольте, Ваша Милость.

— Благодарствую, любезный. Покуда читаю, смени хоть подштанники, что ли. Обмойся: вон там бадья с водой.

Наскоро стал просматривать корявые строчки, перескакивая с места на место и кося вполглаза на боязливо обнажившегося секретаря. Сия крыса загнана в угол. Если подоспеет нежданное подкрепление «тайных» и меня повяжут, он все равно пропал: за трусость и разглашение дел быть ему без головы. А за отдачу протоколов такой легкой смертью не отделается. Одно спасение — прямо тут меня прикончить. В углу, где засранец плещется, как раз всякие пыточные снаряды сложены: кнуты, клещи для вырывания ноздрей и непонятные, но устрашающие железки для калечения иных членов. Зато, ежели не решится, воля его перегорит окончательно: он будет как воск в моей ладони.

Подняв глаза на пленника, я улыбнулся. И это вершитель тайных дел?! Да у него каждое побуждение на роже написано!

Убрав блудливые пальцы от соблазнительной кочерги, несчастный натянул дрожащими руками чулки и панталоны.

— Пойдем, Степа. Надень епанчу и шляпу, возьми ключи. Застенок запри, а то мы с тобой насвинячили. Держи себя, как обыкновенно. Не суетись. Ты по высочайшему повелению должен забрать арестанта и доставить… Куда доставить, дело сугубо тайное. Не вздумай куролесить. Пистолет видишь?

— Ага.

— Как нужно отвечать генералу?

— Вижу, Ваше Высокопревосходительство!

— Он хитрой инвенции, на пять зарядов. Никто не приметит, что нацелен в тебя под полой. Пуля в живот — знаешь, что такое? Хотя откуда тебе… Как на колу помирают, видал? Вот, примерно похожая смерть. Придумай, как распорядиться, чтоб твои подчиненные не обеспокоились. Желательно до завтрашнего утра, когда мы оба будем далече.

— Надо Ваньку Набокова дождаться. Велю ему передать остальным, будто Ушаков велел всем в Гатчино быть, а те двое уже уехали.

— Поверят?

— Мне-то? Поверят!