Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные

Я родился в Далмации, во владениях Венецианской республики, скорее всего в 1678 году, а может и в 1679 - точно не знаю, потому что родителей лишился очень рано. С какого возраста человек сохраняет первые впечатления? Мне смутно помнится корабль или большая лодка, раскачиваемая волнами. Помню, как на руках у матери разглядываю нависшие над морем горы, покрытые густым лесом и тянусь достать их руками - откуда младенцу знать, что они недоступны? Мать смеется и говорит что-то ласковое, и рядом кто-то еще смеется, и мне тоже весело и хорошо. Картина, а особенно ощущение той давней минуты сохранились у меня на всю жизнь, а ведь мы перебрались в город к тетушке Джулиане и ее мужу, когда мне было самое большее года два. В венецианской лагуне лесов нет, далекие Альпы не нависают над морем и вообще выглядят совсем иначе, и придумать я это не мог, потому что, когда следующий раз увидел похожие горы уже подростком, дыхание перехватило на секунду от этого самого воспоминания и оттого, что мамы нет на свете. Вероятно, года в четыре или пять мне суждено было остаться полным сиротой - точнее не помню, потому что и жизнь, и смерть моей матушки происходили не при мне. Сейчас понимаю, что ей приходилось, скорее всего, работать в услужении в богатых домах: ребенок там был бы не к месту и оставался у родственников. Смерть без прощания и погребение без близких тоже понятны. Обширные связи Венеции с Востоком имели свою черную сторону, в город часто заносили чуму, и длинноносые фигуры в балахонах снова выходили собирать тела умерших, вгоняя горожан в дрожь и холодный пот.

Что мне осталось в наследство от матери? Только память. Мы виделись не часто, зато каждая встреча была праздником. Мать говорила со мной по-славянски, пела мне - не помню слов, я потом начисто забыл славянский язык, в семье тетушки почитавшийся грубым, деревенским и варварским. Однако спустя много лет, будучи уже взрослым человеком, я пережил острое, как входящий в сердце стилет, чувство узнавания и родства, когда различил знакомое звучание.

А вот отца я совершенно не знал, и знать не мог, ибо он погиб за несколько месяцев до моего рождения. Тетушка рассказывала только, что он был русский, после одного из сражений освобожденный великим Франческо Морозини с турецких галер вместе с другими рабами, и звали его Джованни - то есть Иван, как легко догадаться. Гораздо труднее догадаться, а можно только строить предположения, каким образом ему удалось после освобождения попасть в войска Венецианской республики, да еще, со слов Джулианы, не рядовым солдатом. Даже не могу вообразить, сколь выдающиеся качества нужно для этого продемонстрировать, ибо вековой опыт и общепринятые правила прямо запрещают нанимать бывших рабов в войско. Считается, что страх перед турками, внушенный на галерах, может возобладать в бою и привести к поражению.

Мне неизвестно также, состояли или нет мои родители в законном браке. Если судить по выражениям, вылетавшим из уст дражайшей тетушки в мой адрес, когда я имел несчастье чем-либо ее рассердить, - определенно нет. С другой стороны, сии выражения могут оказаться не более чем цветами ее красноречия, своего рода риторическими фигурами, кои не следует смешивать с грубой правдой жизни. Впрочем, насколько болезненным вопрос о законности моего появления на свет был для меня в юности, настолько же мало я переживаю из-за этого сейчас. Люди отвыкли прямо смотреть на вещи, только поэтому чудовищная нелепость некоторых общепринятых установлений не вызывает у них непочтительного хохота. Представление, что мужчина и женщина для произведения полноценного потомства нуждаются, помимо инструментов, коими их наделил Создатель, в содействии священника с необходимыми атрибутами его профессии... Для тех, кто обладает воображением и здравым смыслом, нет нужды продолжать.