Жизнь — это судьба

В иных обстоятельствах я бы расхохоталась над комичностью ситуации, но только не сейчас. В этот момент я была неспособна даже улыбнуться. Все, ради чего мы работали не покладая рук, буквально висело на волоске.

— Безусловно, имею, — ответила я энергичным тоном. — Я руковожу этим магазином и являюсь офицером британской армии. Неподчинение моему приказу может обернуться для вас крупными неприятностями.

— У нас их уже предостаточно, — пробормотал капрал угрюмо, пододвигаясь поближе к прилавку, чтобы в случае опасности успеть укрыться за ним. — Ну если вы утверждаете...

Я победила, и тут же он жестом подозвал своего товарища. Интересно, как бы я поступила, откажись капрал признать мое верховенство? Ответить на этот вопрос было трудно.

Два военных полицейских шепотом совещались. Взглянув на Мин Тхин, я увидела, что она готова уйти. Обращаясь к стоявшим перед прилавком обитателям лагеря, я сказала:

— К сожалению, магазин закрывается. Откроем утром, как обычно.

Я надеялась, что меня услышали все, но для верности попросила передать мои слова тем, кто находился в задних рядах.

Они смотрели на меня серьезно, без обычной приветливой улыбки. Откуда-то сзади задиристый голос спросил:

— Почему вы закрываете, мисс? Ведь еще рано. Но люди уже двинулись к выходу, и я перевела дух. Думаю, все бы обошлось, если бы в этот самый момент не подоспели новые полицейские менять нашу охрану. Не имея представления о том, что происходит, они подошли к главному входу, громко стуча армейскими ботинками по деревянному настилу. Избитый полицейский, затаивший обиду, двинулся навстречу новоприбывшим, зычно выкрикивая:

— Арестуйте этого человека!

При этом он указывал пальцем на одного шотландца, который в нескольких ярдах от него мирно пил чай. Шотландец даже рот разинул от удивления, когда до его сознания медленно дошло, что его обвиняют в чем-то, к чему он совершенно непричастен.

— Кого? Меня?! — проговорил он с возмущением. — Ах, да отстань ты! Видать, у тебя с головой не все в порядке, раз вообразил, будто это я расквасил тебе рожу.

Начальник караула после некоторого колебания направился к шотландцу. В это мгновение кто-то кинул чайную чашку, причем так быстро и точно, что я заметила ее, только когда она поразила цель. Чашка попала молодому капралу в голову, и он — уже достаточно взвинченный — окончательно рассвирепел. С яростным криком он бросился в толпу, и тут началось что-то невообразимое. Град всевозможной посуды обрушился на головы сменных полицейских и того юноши, с которым я разговаривала. Тот хотел кинуться на помощь товарищу, которого уже поглотила толпа, но я удержала его за руку.

— Капрал, вы должны проводить девушек до палаток!

— Не могу, мисс, — проговорил он в отчаянии, — теперь я уже никак не могу.

Я потеряла его из виду в начавшейся всеобщей свалке, Мин Тхин — слава Богу — не стала дожидаться моего сигнала, а исчезла вместе с девушками в складском помещении, откуда, как я знала, они легко выберутся наружу. Я уже хотела последовать за ними, но тут ко мне, шатаясь, приблизился капрал с разбитым в кровь лицом.

— Желаете, чтобы я проводил вас, сударыня? — едва выговорил он и свалился у моих ног. С трудом я затащила его за прилавок. В это время стоявшие в первом ряду военнопленные, взявшись за руки, старались сдержать наседавшую толпу. В течение нескольких минут им это удавалось, но постепенно натиск усилился, и в конце концов их прижали к самому прилавку. Мне кричали, чтобы я поскорее уходила, но я не могла бросить потерявшего сознание капрала, а тащить такую тяжесть было не под силу. Какой-то человек нагнулся, чтобы помочь мне, но прежде чем он успел что-то сделать, плотная масса дерущихся навалилась на деревянный прилавок, который я считала прочным и надежным, и опрокинула его. Внезапно я почувствовала острую боль, но еще не сообразила, что на мою руку вылилось почти все содержимое нашего электрического титана, когда я попыталась удержать несчастный прилавок. Кто-то, не потерявший присутствия духа, успел выключить освещение.

В темноте чей-то голос настойчиво спрашивал, все ли у меня в порядке. Я что-то пробормотала, и тот же голос заверил, что мне не нужно беспокоиться о капрале: он приходит в себя. Откуда-то издалека до меня донеслись его стоны. Потом все исчезло из моего сознания, осталась только боль, сделавшаяся такой невыносимой, что я заплакала. Слезы душили меня; я лежала, не двигаясь, рядом с титаном, и остатки горячей воды медленно лились мне на ноги.

Драка, по-видимому, закончилась так же быстро и внезапно, как и началась, потому что в шатре стало заметно тише. Резкий голос — похожий на голос Генри — выкрикивал приказания, встреченные недовольным гулом толпы. Кто-то с шотландским акцентом произнес над самым моим ухом:

— Я уношу ноги!