В небе, где Брама, за смертью,
Ты, просветленный, рожден.
Средство свое применяя,
Дальше идешь в просветленьи
И во вторичном восторге,
В небе Абхасвары ты.
Средство свое применяя,
Третьей дхианы доходишь,
Новое примешь рожденье
В небе Субхакристны ты.
Этот восторг оставляя,
Прямо в четвертый восходишь,
Скорби и радости бросив,
К вольности духом идешь.
Здесь ты в четвертой дхиане,
В небе ты Врихата-фаля
Это — обширное небо,
Это — вместительный плод.
Все восходя в отвлеченьи,
В мыслях держа внетелесность,
В мудрости шествуя дальше,
Бросишь четвертый восторг.
Твердо продолжив исканье,
Свергнув желание лика,
В теле почувствуешь всюду
Вольность и с ней пустоту.
То ощущенье окрепнет,
Усовершенствуясь точно,
И в пустоте развернется
Веденья полный простор.
Тишь изнутри получивши,
«Я» отпадает как помысл,
Жизнь в невещественном примешь,
Мнимость познав вещества.
Твердость зерна раздробивши,
Стебель восходит зеленый,
Птица умчится из клетки,
Мы — из телесных границ.
Выше, чем Браман, взнесенный,
Признаки тела отбросив,
Все ж ты еще существуешь,
Мудрый, свободный, вполне.
Ты вопрошаешь о средствах,
Как ускользнуть в эту вольность?
Раньше я молвил: «Узнает,
Если кто в вере глубок».
Джаигисавья, и Вридха,
Джанака, мудрые Риши,
Правды ища той дорогой,
Освобожденье нашли».
Это услышав, царевич
В духе те мысли проверил
И, досягнув до влияния
Жизней, что были пред тем,—
Снова продолжил беседу,
Так вопрошая и молвя:
«Цепь этих помыслов мудрых
Мыслью своей я вобрал.
То, что ты строишь, есть цельность,
Эти основы глубоки
И далеко досягают,
В этом я нечто узнал.
Знание взяв за причину,
Мы еще все не у цели,
Но, понимая природу,
Все разветвленья ее,
Ты говоришь- мы свободны,
Вольности мы достигаем,—
В этом законе рожденья
Новый закон есть в зерне.
Душу соделавши чистой,
«Я» возведя в очищенье,
Ты говоришь мне, что в этом
Освобождения «путь.
Если причину мы встретим
С действием вместе,— в слияньи
Этом возврат есть к рожденью,
К сложным препонам его:
В семени скрытый зародыш
Может огнем и водою,
Может землею и ветром
Видимо быть истреблен,—
Встретя же, силой стеченья,
Благоприятность условий,
Он оживет, без причины
Явной, желаньем влеком.
Также и те, что достигли
Той предположенной воли,
В помысле «Я» сохраняя,
Мысль о живых существах,
Все не достигли до цели,
Нет им конечной свободы,
Прошлое тонко влияет,
Сердце — в несчетности лет.
Ты говоришь, что свобода
От ограниченной жизни
С нами, когда мы отбросим
Самую мысль о душе.
Как же распустишь веревки,
Душу связавшие прочно?
Если ты свойствами связан,
Где же тут вольность тогда?
Гуна и гуни — два слова,
Свойство, предмет — два понятья,
Разны они в представленьи,
Но по основе — одно.
Если ты скажешь, что можешь,
Свойства предмета отнявши,
Самый предмет не разрушить,
Это же вовсе не так.
Жар от огня ты отнимешь,
Нет и огня вместе с этим,
Плоскость отнявши у тела,
Где же и тело тогда?
Свойства есть плоскость; содвинешь —
Самый предмет исчезает,
Гуна — поверхность предмета,
Гуни без гуны не быть.
Освобождение это,
Речь о котором была здесь,
Не достигает свободы,
Тело, как прежде, в цепях.
Также еще говоришь ты —
Чистое знанье есть вольность,
Если есть чистое знанье,—
Значит, и знающий есть.
Если есть знающий,— как же
Освободиться он может
От единичного «Знаю»
И от отдельного «Я»?
Если без личности знанье,
Значит, тогда познающим
Может чурбан быть и камень,
Тем, кто свершает,— конец.
Что мне здесь Арада молвил,
Сердце не сделало сытым,
Мудрости нет здесь вселенской,
Лучшего должен искать».
Путь свой направил он к Удре,
«Я» было снова в беседе,
«Мысль» и «He-мысль» обсудили,
Топь безысходной была.
Если возможность возврата
Не устранить от живого,
Освобождения нет здесь,
В цепи — повторно звено.
Удру царевич оставил,
К поискам путь свой направил,
В Гайю пришел он на Гору,
Где умерщвляется плоть.
Было там место, чье имя —
Пыточный Лес Уравильва,
Пять там подвижников, Бхикшу,
Раньше сошлись до него.
Как этих пять он увидел,
Чувства свои обуздавших,
В роще подвижничеств точных
Путь совершающих свой,
Мирных, спокойных, довольных,
Над Найраньджаной-рекою
Место близ них Бодгисаттва
Выбрал и в мысли вступил.
Ведая, сколь он упорно
Сердцем искал избавленья,
Бхикшу ему предложили
Ряд преклоненных услуг.
Знаки вниманья приявши,
Истово занял он место,
Как человек, что намерен
В благоговеньи пребыть.
К средствам прилежно прибег он
Для избежанья болезни,
Путь, чтобы старости минуть,
Путь, чтобы смерть победить.
Сердце свое обратил он
На умерщвление плоти,
На воздержанье от страсти,
Мысли о пище отверг.
Пост соблюдал он, какого
Не соблюсти человеку,
Был в безглагольной он мысли,
Шесть продолжал так годов.
По конопляному только
Зернышку ел каждодневно,
Тело его исхудало,
Тонкий и бледный он стал.
Все он искал пресеченья
Необозримого моря,
Думал все глубже, как можно
Смерть и рожденье стереть.
Мудрости сеть расчленяя,
Делая путь совершенным,
Все же он в этом не видел
Освобожденья еще.
Духом был волен, а телом
Легок, воздушно-утончен,
Имя его воссияло,
Славой он был вознесен,—
В нежной лазури означась,
Серп новолуний так светит.—
Кумуда, цвет сокровенный,
Так изливает свой дух.
Был господин того места;
Дочери, девы-царевны,
Обе пришли, чтоб увидеть
Этот измученный лик.
Он был иссохший и тонкий,