Нет, она не такая дура, просто ей любопытно смотреть, как я вру. Это создает, по ее мнению, некий необратимый пейзаж, удобный интерьер для нашего с ней сосуществования. Сейчас я совру — и добавлю еще один мягкий пуфик или там какую-нибудь скамеечку для ног…
Я выключаю магнитофон, подхожу к ней вплотную, беру за плечи, заглядываю в лицо.
— Кавалеров, — говорю я тихо и ласково, — Кавалеров, я скажу вам приятное…
Шуточки. Литературный аттракцион. Я уверен, что она не читала «Зависть». Но она читала. И где только взяла — не издавали же тысячу лет!
Следует небольшой скандал. Она уходит навсегда. Приедет в пятницу…
«Сука, — говорю я себе в зеркало. — Сука ты, больше никто. А еще хороший человек…»
Но меня тут же передергивает от этого спектакля.
Кофе пить не хочется, и так уже на сердце стопудовая гиря, с каждым вдохом и выдохом я тащу ее вверх и вниз.
Молоком, что ли, разбавить? Но идти просить у Фиры Матвеевны… Можно, конечно, и вовсе не пить, но ведь надо же чем-то себя занять. Спирт весь кончился, да и не могу я один… Работать, писать?.. Не-ет, только не это! Что бы такое придумать, чтобы вовсе ничего не делать, но чтоб время все-таки шло?
Я перематываю пленку, останавливаю, включаю (совершенно нечем дышать).
Шепелявые буковки, тоненький голосок…
Все.
1974–1975
Москва